Рома, прости! Жестокая история первой любви - Катерина Шпиллер Страница 8

Слово «уровень» произносилось так, что становилось ясно: у Риты нет и в помине никакого у-уровня. Позже, когда Риту окончательно схарчили, выбросив пленки ее очередной передачи в мусорное ведро (естественно, «случайно»), коротышка подхватила «женскую» тему и быстренько свела ее к кофточкам, вытачкам, кутюрье и тампонам. «У-уровень» устроил и Надюшу, и все голубое мужское руководство редакции, не желавшее признавать существование иных женских проблем и интересов.

— Это несправедливо, — твердо сказала тогда мама. — Твои передачи были хорошие, интересные. Я объективна, ты же знаешь.

Рита знала: мама всегда была весьма строга к ней.

— Как радиожурналистка — ты молодец. Материалы компактные, информационно-насыщенные, эмоциональные, музыку отлично подбираешь. Они все козлы, — это папа, Евг. Катаев. И ему можно верить. Он из строгих судей.

— Я ничего в этом не петрю, но тебя я слушал с удовольствием, а от вашей коротышки меня тошнит; такая она дура, — Гошины слова, но это уже за гранью объективности.

В общем, все годы ее работы после «сидения» с Ванькой ухлопались коту под хвост. Пришлось искать место под солнцем в так называемой «пишущей» журналистике. Не хотелось бросать тему, «Омегу». И еще… Куда-то вдруг пропал Ритин дар из всего извлекать идеи для написания статей. Да и время изменилось… Никому стала не нужна «размышлительная» журналистка. Факты подавай, биржевые сводки, курс доллара и кровавые происшествия.

Но жить-то надо в этом мире, другого никто почему-то не предлагает. Надо переставать быть «нигдешной», надо приставать к какому-то берегу. Рита решительно встала и зашагала к метро. Решение было принято: меняем не тему. Меняем все. Будем соответствовать времени и пространству. Отряхнем прах…

— И я стала слоганистом и текстовиком-затейником, — закончила свой рассказ Рита.

— Что это за зверь? — удивилась Юля.

— Это значит, что я сочиняю рекламушки, пресс-релизы, всякие феньки, типа «у МММ нет проблем», тексты для рекламных роликов, вот такая фигня. Изредка рекламные статейки… Что хорошо: пишу дома, в конторе появляюсь по необходимости.

— А как платят?

— Построчно. Исходя из курса доллара. Да неплохо выходит!

— Слушай, как здорово, Ритка! — Юлька аж запрыгала на своем стуле. — Тебе классно повезло в жизни!

Рита взглянула на Юльку исподлобья:

— Видишь ли, Юля, я хотела быть журналисткой. Может, ты и не видишь разницы…

— Ну, почему же… Я понимаю, — Юля с трудом сдерживала раздражение: ишь, и работа, и общение, и деньги какие-никакие — все у мадам есть, а она, оказывается, еще чем-то недовольна. Она, видите ли, «хотела быть»…

Нельзя сказать, что Юля ни разу не делала попыток выйти в свет, на службу. Но все это кончалось ничем. Либо работа была уж больно тоскливой (в библиотеке регистрировать новые поступления), либо она просто не тянула.

Привел ее как-то Володя в одну фирму. Ее согласились взять, поскольку она была как бы дочкой уважаемого и нужного человека. Ей сказали: тебе неделя на то, чтобы освоить компьютер, ксерокс, факс, тебе помогут, разумеется, и станешь солдатом армии секретарей-референтов. С очень недурным окладом, кстати.

За неделю Юля не сумела ничего. Она боялась компьютера, она вздрагивала от звуков принтера, она комплексовала перед большими, ногастыми девицами… Через неделю Юлька просто не пришла туда.

— Ну, в чем дело, миссис? — Володин голос в телефонной трубке был резок. — Какие претензии на сей раз?

— Я не могу, дядя Володя, — виновато отвечала Юля. — Я, наверное, не подхожу.

— Конечно, не подходишь, — язвительно согласился Володя, — потому что ни черта не умеешь! Так надо учиться, а ты что?

— Я — ничего, — тихо сказала Юля и аккуратно положила трубку на рычаг.

Людмила Сергеевна пыталась образумить дочь:

— Почему ты перестала хотя бы печатать?

— У меня стали болеть от этого пальцы. И потом я тупею от такой работы.

— Ах, тупеешь! Ну, выучи язык, пойди на курсы гидов, найди себе хоть что-нибудь, от чего «не тупеешь»!

— Учиться? Я хроническая троечница, мам. Я учиться не люблю и не умею.

— Ты просто бездельница! — кричала Людмила Сергеевна.

А может, это правда? Юльке не хотелось делать ничего вообще, в принципе. Потому что ни в чем она не видела никакого смысла. Звезда, которой она молилась, погасла. Та звезда звалась Любовь. И Ромка никуда не исчез, тут он, под боком, даже слишком под боком… Но будто кто-то отобрал у Юльки это чувство, вынул у нее из нутра и унес в неизвестном направлении. А она даже не заметила, когда это произошло. Просто вдруг все в жизни потеряло смысл, все стало ненужным. Да и сама жизнь стала вроде как не нужна.

Неужели это она прыгала на Ромку с мяуканьем и буквально срывала с него одежду? Это с Ромки-то? Куда девается такая страсть, такой пыл и вожделение? Было время, ей стоило только подумать о его руках, губах, как тут же начинало щекотать где-то под ложечкой, зудели соски, пересыхали губы… Теперь у них месяцами ничего не бывает, и вроде никому и не надо. И ему тоже, а ведь у него никого нет, она точно знает. Ведь был же когда-то он ее частью, как, скажем, рука или нос. Ей ли не знать свой собственный нос до самого кончика? И еще без него не прожить никак. Без носа…

Юльку понесло на бабье. Свою роль сыграли три рюмки вина. Уже не так уж и хотелось быть в маске полного благополучия, хотелось по душам покалякать о самом том, о женском… Сто лет ни с кем об этом не болтала! А эта Ритка… Нельзя сказать, чтоб она так уж понравилась сегодня Юльке. Мадам явно с жиру бесится, ее проблемы — это ж чушь свинячья! Сама вся такая модно-деловая, и квартира у нее двухкомнатная… И взгляд гордый, взгляд уверенной в себе и независимой женщины. С чего? А с благополучия! Противно, ей-богу! Но в плане «поболтать и поделиться» выбор у Юльки был невелик. Да и есть некоторые жизненные совпадения: стаж супружеский у них примерно одинаковый, дети — ровесники. Вот интересно: совершенно не хотелось говорить о детях, хотелось о другом… Юлька только рот успела открыть, как вдруг Рита спросила:

— Ну, а как наши Ромео и Джульетта пятнадцать лет спустя? Чудеса еще бывают на этой земле?

Юля заговорила грустно и в то же время суетно, торопясь выразить то, что давно носила на душе:

— Нет, Рита, нет, чудес не бывает! Нет ничего вечного, ничего волшебного. Все проходит, вот только — куда проходит, куда уходит? Вся нынешняя жизнь абсолютно не стоит тех прошлых страстей-мордастей. Не надо было кости ломать… Хотя при этом, не знаю, как объяснить, но чувствую, и Ромка чувствует: друг без друга нам тоже нельзя, мы — как сиамские близнецы, только сросшиеся по собственной воле. Смешно?

Рита покачала головой:

— Куда уж смешнее! Похоже на клаустрофобию: если даже помещение закрыто, но есть дверь, то все нормально, ты знаешь, что можно выйти. А вот если лифт, да еще застрял — тут все, крышка.