Деньги - Мартин Эмис Страница 8

— Вообще говоря, Проныра, что ты знаешь о деньгах?

Почти ничего, ответил я.

— Ну, так давай я тебя просвещу, — начал он.

И, с дрожью истинного гурмана в голосе, его понесло о множестве параллелей и прецедентов, об итальянских кредитах, преференции ликвидности, нарушении компромиссного соглашения, гиперинфляции, синдроме злоупотребления доверием, буме и панике, американских корпорациях, здравой финансовой системе, биржевом крахе двадцать девятого года, самоубийствах на Уолл-Стрит... А я вдруг задумался, видел ли Алек высохший цветок в банке из-под варенья у кровати Селины, слышал ли, как, пойдя поссать, она насвистывает какой-нибудь мотивчик в тишине ванной комнаты, ажурные черные трусики спущены до лодыжек, словно путы на конских бабках. Об этом вообще стоит задуматься, о наших цыпочках и лучших друзьях. Если уж на то пошло, я тоже всегда заглядываюсь на ее подруг. На Дебби и Манди точно, еще на эту Хелль, из бутика, с которой они не-разлей-вода. Может быть, мы потому заглядываемся на подруг наших цыпочек, что наши цыпочки и их подруги имеют много общего. Они очень похожи, за исключением одного: с ее подругами ты все время не спишь. В койке ее подруга может дать тебе то, что твоя цыпочка не даст никогда: разнообразия. На это даже Селина не способна. Спит ли с ней Алек? Как вы думаете, а? Оказывает ли она ему те же услуги интимного свойства? Вполне может быть, правда? Вот моя теория. Я так не думаю. Не думаю, что Селина Стрит спит с Алеком Ллуэллином. Почему? Потому что он совсем без денег. А я с деньгами. Собственно, что вдруг, по-вашему, Селина так прилепилась ко мне? Ради моего пуза, кошмарных лохм, личного обаяния? Уж не пытается ли она таким образом сберечь свое драгоценное здоровье?.. Размышления эти здорово меня подбодрили, честное слово. Великая все-таки вещь — экономическая необходимость. Когда я заработаю всю эту кучу денег, моя позирция только укрепится. Тогда можно будет дать Селине пинка под зад и найти кого-нибудь получше.

Филдинг выписал чек. Я подписал несколько контрактов, направляя в свою сторону очередные денежные потоки.

Он высадил меня на Бродвее. Одиннадцать часов. Чем заняться мужику вечером на Манхэттене? Ясное дело, поисками приключений или порнографии.

Что до меня, то я с большой пользой провел четыре часа на Сорок второй, дрейфуя между залом игровых автоматов и стрип-баром в соседнем полуподвале. Экраны автоматов отражали испуганные лица сгорбленных над рычагами пролетарских призраков нью-йоркской ночи, поклонников тьмы, больше похожих на летучих мышей-мутантов или кротов, чем на людей. Писк радара, рокот и мяв блестящих приземистых роботов, готовых играть с вами, если им заплатить. Вдобавок они умеют говорить, тоже не бесплатно. «Ключ на старт!», «Виток завершен!», «Лучеметы к бою!», «Точка воспламенения!», «Разрыв времени!», «Разгерметизация!», «Потеря сознания от перегрузки!». Эти подростки, бродяги и одиночки — кобольды нового века. Наверно, их деды работали под землей. Мои-то точно. А в стрип-баре мужчины и женщины вечно противостоят друг другу, разделенные стеной выпивки, ядовитым крепостным рвом, вдоль которого курсируют сердитые матроны и злобные вышибалы.

В полдвенадцатого или около того ко мне обратилась старуха-барменша:

— Вы что, оглохли? Она же к вам обращается, Черил. Хотите выпить с Черил?

Я кинул на стойку десятку и ничего не ответил. Барменша в коричневом гондоне могла быть родной сестрой вчерашней. Вот так всегда — сплошное повторение. Правда, некоторое разнообразие вносили девицы на сцене. Штанов ни на одной не было. Сначала я подумал, что за это им платят гораздо больше. Но, как следует присмотревшись к заведению, к девицам, я пришел к выводу, что платят им гораздо меньше.

Двумя часами позже я выписывал кругаля по Таймс-сквер, явно напрашиваясь. И очень быстро напросился. Молоденькая проститутка подошла ко мне сама, совсем еще девочка. Мы поймали такси и кварталов тридцать проехали на запад, к Челси. Я всего один раз покосился на нее в подпрыгивающей на колдобинах машине. Смуглянка, губы цвета крови, волосы «Латинос» чересчур кучерявые, чтобы блестеть. Я утешился мыслью, что, кроме бутылки «Же рив», блока «Эксекьютив лайте» и хорошей плюхи, встречу Селину целым букетом венерических болячек — «Герпес 1», «Герпес 2», «Герпес: полнометражная версия». Смутно припоминаю крошечный вестибюль какой-то переполненной ночлежки. Я заплатил за комнату, и девица повела меня вверх по лестнице. Всплыла цифра сорок долларов, и я согласился. Девица начала раздеться, я тоже. Но вдруг замер.

—Ты же беременна... — проговорил я; насколько мню, с искренним удивлением, с многоточием детской обиды на конце.

—Это неважно.

Я не мог оторвать глаз от глянцевитого, агрессивно выпирающего живота. Вроде, он должен быть мягким и беззащитным, но выглядит так агрессивно.

— Нет, это важно.

Я заставил ее одеться и сесть на кровать. Держа ее за руку, я полтора часа кряду слушал, какую лажу несу. Она все время кивала. Я заплатил ей. Кое к чему она даже прислушивалась — в общем-то, ничего сложного. Ближе к концу я воспрял духом и решил попробовать расколоть ее хотя бы на суходрочку. Я не сомневался, что она с готовностью согласится. Она похожа на меня самого. Понимает, что делать этого не следует, что надо завязывать. Но все равно делает. Я-то даже на деньги не могу сослаться. Как это назвать, когда понимаешь разницу между хорошим и плохим и выбираешь плохое — или миришься с плохим, привыкаешь к плохому?

Ничего не вышло. Я добавил ей десятку на такси. Она отправилась на дальнейшие заработки, на поиск мужиков. Я вернулся в отель, упал, не раздеваясь, на кровать и вторую ночь подряд заснул в этом городе, где все замки и выключатели перевернуты, и даже сирены воют совершенно не по-человечески.

Моя голова — это город, в разных районах которого поселились разные болячки. Жгучий зуд в челюсти и десне открыл кооператив на северо-западе. Невралгия арендовала половину дуплексав модном квартале за парком (восточные семидесятые). На южной окраине, в подбородке, пульсируют непокорные мансарды. Что касается мозга, там самый настоящий Гарлем, экспансия летних пожаров. Он бурлит и клокочет. Взрыв рано или поздно неизбежен.

Смешная все-таки вещь память. Вы не согласны? Я тоже не согласен. Память никогда меня особо не забавляла, и чем старше становлюсь, тем сильнее достают меня ее выкрутасы. Может, с памятью самой вовсе ничего и не делается, просто работы ей перепадает все меньше и меньше. Моя память, вроде, в неплохой форме. Проблема скорее в том, что сама жизнь становится все менее запоминающейся. Можете вспомнить, куда засунули ключи? С какой, собственно, стати? Лениво отмокая в ванне ближе к вечеру, слабо вспомнить, мыли пальцы ног или нет? (А на горшок сходить? Такая скукотища! После первых нескольких тысяч раз приедается хуже горькой редьки.) Я уже не запоминаю половины всего, что делаю. Не больно-то и хотелось.

Сейчас вот, например, просыпаюсь в полдень с четким ощущением, что ночью говорил с Селиной. Это вполне в ее духе — неотступно преследовать (хотя бы мысленно) в самые темные часы, как раз когда я слаб и всего боюсь. Селина знает то, что пора бы уже и всем знать. Она знает, что людей очень просто заставить бояться, дергаться и поминутно коситься через плечо. Людей очень просто запугать. Меня тоже, а ведь я еще посмелее многих буду. По крайней мере, пьянее. Вчера вот в драку ввязался ночью. Скажем так: я пай-мальчик, когда сплю зубами к стенке. Драка началась в баре, а завершилась на улице. Ударил первым я, последним — тоже я, но кто бы знал, чего мне это стоило. Тот тип дрался куда лучше, чем можно было бы подумать... Нет, Селина не звонила, не было такого. Я бы запомнил. Мотор барахлит, все время побаливает, но это какая-то новая боль, новая теснота прямо в карбюраторе. Мне и в голову не приходило, что Селина до такой степени властна над моим сердцем. Вдали от дома я как слепой щенок, Говорят же, что в разлуке сердце крепнет. Истинная правда. По крайней мере, половой распущенности мне уже точно не хватает. Я все пытаюсь вспомнить последнее, что сказал ей ночью перед отъездом, или что она мне сказала. Вряд ли что-нибудь особо важное, особо запоминающееся. А когда я проснулся утром, чтобы собрать чемодан, ее уже не было.