Спаси меня - Кристофер Харт Страница 8

И при всем при том она еще и модель.

— Достойная профессия, надо думать?

Бет изучает меня из-под полуопущенных век и выдыхает мне в лицо сигаретный дым.

— Не хуже рекламы, лапушка. Только платят несравнимо больше.

Кроме работы на подиуме, Бет занимается актерским искусством, причем подает большие надежды и мечтает когда-нибудь получить роль в новой высокобюджетной телеверсии «Пигмалиона». Еще ходили какие-то слухи о съемках в американском боевике…

Разговор плавно переходит к теме моего недавнего увольнения, а там уж сам бог велел обсудить и фиаско с воздушным шаром — без лишних вольностей, с приличествующим случаю уважением. (Как говорится, «о мертвых либо хорошо, либо ничего».) Но молодость есть молодость, и скоро мы ужимисто хихикаем, представляя перепуганных до смерти пассажиров пресловутого воздухоплавательного средства. Согласен, повод для веселья жутко похабный — однако молодость есть молодость. К тому же, положа руку на сердце, все обошлось.

И тут Бет начинает спонтанно импровизировать, представляя незавидную участь трех знаменитых бездарностей, сложись дело не так счастливо: айсберги, полярные медведи, леденцы от кашля, панты из тюленьей кожи, эскимосские церемонии посвящения… бред. Всегда восхищался людьми, которые способны на долгие фантазийные импровизации по настроению. Я, конечно, тоже так умею. И Джесс, сестренка моей домовладелицы. И, судя по всему, Бет.

А затем приятели наперебой начинают давать мне советы, как не застрять надолго без работы, и в конце концов звучит то, чего я так опасался: «Если что, выйдешь на вокзал и попробуешь предложить себя первому встречному толстосуму». Столь блестящая идея принадлежит Бет, которая преподносит ее с непроницаемым видом и без тени улыбки на лице. В яблочко.

— И сколько, по-твоему, я мог бы заработать?

Она косится на мой зад и оценивающе щурится.

— На чизбургер хватит, если сильно постараешься.

Эмма сидит и молча рассматривает мебель, картины и довольно неудачную репродукцию кувшина, наполненного — нет, забитого до отказа — сухими цветами. Мы выпиваем по джину с тоником, потом еще. Майлз разрумянился, стараясь развлечь гостей; он радушный хозяин и даже умудряется попасть в число любимцев Эммы, удачно польстив ей. (Заметил ее новую прическу, которая, на мой взгляд, ничем не отличается от предыдущей.) Впрочем, для меня так и осталось полной загадкой, зачем ему вообще захотелось снискать расположение Эммы.

Вскоре мы с Майлзом погружаемся в воспоминания о студенческих годах, которые вливаются живительным потоком в тусклую повседневность. Студенчество! Помнится, на входе в здание университета всегда стоял полоумный Джефф, а один парень сходил по-большому в фонтан, и его оштрафовали. А еще у нас была нимфоманка Бронвен по прозвищу Уэльская Гора, которая соблазнила — вернее сказать, изнасиловала — немалое число наших сокурсников. «А помнишь, как «голубой» хормейстер все время крутился в раздевалке и помогал мальчикам облачаться в мантии?» Подобные воспоминания, как правило, доставляют массу веселья непосредственным участникам, в то время как сторонних наблюдателей способны повергнуть в немыслимую скуку. Эмма оборачивается к Бет и заводит беседу о семейных ценностях. Разговор явно не клеится, но они его упорно продолжают, чтобы хоть как-то подчеркнуть независимость от мужчин.

Осушив напитки, набираем пригоршни чесночных крекеров. От смеха и веселья разрумяниваются щеки, повсюду царит оживление, а Майлз буквально захлебывается от смеха. Начинает прыгать на диване и тут же закашливается самым непристойным образом, стараясь освободить дыхательные пути от крошек заблудившихся чесночных печений.

Эмма собирает посуду и с мученическим видом отправляется на кухню. Бет даже не пошевелилась — ей, судя по всему, очень удобно валяться на диване и, потягиваясь, посмеиваться над великовозрастными дурачками: мной и Майлзом. Майлз раскраснелся от счастья, точно только что вернулся с велосипедной прогулки на морозце. Тонкий шерстяной кардиган Бет тесно обтягивает ее маленькие аккуратные грудки, и она крутит прохладную ножку бокала между пальцев. Я отвожу взгляд.

Эмма тоскливо вздыхает на кухне.

После ужина (мы съели макароны с подливкой) Майлз предлагает выпить по рюмочке «нашего любимого».

— По рюмочке чего? — переспрашивает Эмма с совершенно необъяснимым раздражением.

— Портвейна, конечно, — весело поясняю я.

Эта шутка у нас в ходу уже лет десять, и она по-прежнему нас развлекает. Как-то давно, еще на первом курсе университета, мы с Майлзом начали пить портвейн, полагая, будто это очень аристократично. Уже позже, постепенно познав толк в напитках, мы стали склоняться к мнению, что вряд ли добрые старые сквайры увлекались вином по 4,99 фунта за бутылку, которое можно купить в каждом универсаме. Ныне мой друг пьет исключительно марочные сорта. Впрочем, он может себе это позволить.

— Готов побиться об заклад, это плимутское, — с заговорщическим видом шепчу я.

— Точно, — отвечает Майлз, вскидывая брови. — Может, даже роттердамское.

Мне в рот словно смешинки попали.

— А может, из самой Иокогамы [15]!

(Помню эти долгие вечера, когда мы сидели и разговаривали, выпивали и смеялись, позабыв о часах, потому что знали — впереди у нас еще десять тысяч дней или даже больше…)

— Джин, вино и портвейн, — говорит Эмма. — Хм. Интересно.

— Мне бренди, — просит Бет. Она пьет с явным удовольствием и довольно много. Впрочем, это на ней никак не отражается. Знаю я таких: никогда не откажется от лишней рюмочки, лишней затяжки или последней щепотки кокаина. Она балансирует на грани и никогда не падает. У Бет целая коллекция масок, которые она держит под замочком, а в секретном ящичке хранит приворотные зелья и пьянящие настои. Майлз просто слепец.

— Главное пить по нарастающей! — самодовольно провозглашает мой друг и наливает два больших бокала портвейна и один бренди.

Короче, мы порядком нализались — вот тогда все и произошло.

Майлз ставит какой-то диск (старый джаз), и нас окончательно развозит. Хозяин лежит, развалившись в своем огромном кресле. Мы с Бет и Эммой сидим напротив, на повидавшем виды диване, у которого из-под низа торчит набивка, от чего он сильно смахивает на некое безжалостно выпотрошенное животное, Разговор становится бессвязным и скатывается к сюрреализму. Эмма засыпает. Подумать только! Она храпит во сне, вот забава! Затем начинает клевать носом и Майлз.

Неожиданно Бет поднимает вверх ноги и пристраивает их у меня на коленях.

— Займись делом. Пощекочи мне пальчики.

Я исполняю приказание. Ножки у нее довольно милые.

— М-м, — говорит она чуть погодя. — По крайней мере ты знаешь, что такое хороший массаж. Может, из тебя все-таки получится неплохая проститутка.