У рояля - Жан Эшноз Страница 9

После того как голос ниоткуда завершил обратный отсчет, концерт начался. Дирижер был удручающе жеманен. С застывшей улыбкой на лице он делал в воздухе плавные и обволакивающие движения, осторожно подавая разным группам оркестрантов тайные знаки, прикладывал палец к губам и не в такт покачивал бедрами. Глядя на него, музыканты тоже вовлеклись в эту игру: воспользовавшись эпизодом в партитуре, позволяющим ему блеснуть и на несколько тактов выделиться из общей массы, гобоист изобразил на лице выражение крайней сосредоточенности, которое дало бы ему право на крупный план. Немного позже, благодаря нескольким выразительным фразам, два английских рожка также зрелищно исполнили свои соло. Макс, быстро растеряв последние остатки страха, что еще преследовал его днем, и сидя за роялем, начал немного скучать и, в свою очередь, стал строить гримасы и хмурить брови. В зависимости от характера пассажа он то совершенно втягивал голову в плечи, то, наоборот, внезапно выпрямлялся и улыбался инструменту, улыбался произведению, музыке и себе самому — надо же и себя не забыть.

Затем, когда все закончилось, пора было возвращаться домой. Подумав, что в таком виде его лицо выглядит более симпатичным, Макс решил не смывать грим. Паризи, извинившись, сказал, что не сможет отвезти его обратно, и, поскольку дождь прекратился, Макс пошел пешком. По Гренельскому мосту он добрался до Лебединой аллеи, этого спинного хребта реки, с равномерно чередующимися скамейками и деревьями, вдоль которого он проследовал до моста Бир-Хаким, а взобравшись на него, попал на станцию Пасси. Его план состоял в том, чтобы, сев в метро на 6-й линии, оказаться на Этуаль, там сделать пересадку и доехать до своей станции Барбес. Станция Пасси производит очень приятное впечатление, можно сказать, она очень просторная, даже шикарная, и над ней, подобно флагманским кораблям, нависают громады многоэтажных домов, такие красивые, что кажутся необитаемыми и попросту нарисованными.

В ожидании поезда Макс спокойно стоял на платформе. Когда подошедший поезд выгрузил одних пассажиров и принял других, на противоположной стороне остановился другой состав, идущий в обратном направлении, в сторону Насьон. Как и предыдущий, он сначала опустел, потом вновь наполнился. Макс зашел в вагон и встал возле застекленной двери — и кого же он увидел, или решил, что увидел, в стоящем рядом поезде? Конечно, Розу.

Розу, одетую в темно-серый костюм и светло-бежевый, несколько помятый летний плащ из поплина, стянутый ремнем на поясе. Макс не помнил, чтобы она когда-нибудь так одевалась, но, если не считать одежды, за истекшие тридцать лет она почти не изменилась.

Скорее! Хотя сигнал, предупреждающий об отправлении, уже прозвучал, Макс отчаянно ринулся вон из вагона, боком протиснулся между створками дверей, которые, закрываясь, на мгновение зажали его плечо, прежде чем он успел выскочить на платформу. Сквозь четыре слоя оконных стекол стоящих рядом составов он снова попытался разглядеть Розу. Его поезд умчался по направлению к Этуаль, стал хорошо виден другой состав, потом тронулся и он, а Макс так и не успел убедиться, действительно ли в нем была Роза. Он не мог бы сказать с уверенностью, что это и в самом деле была она, но хотя она мелькнула перед ним на несколько мгновений, он решил, что сходство несомненное. Сходство было даже в этом плаще, и хотя Макс никогда на ней такого не видел, ему показалось, что в нем он узнает ее манеру одеваться, с поправкой на прошедшие годы.

Уверенности не было, да и какая тут могла быть уверенность? Перепрыгивая через ступеньки, Макс бросился бежать по переходу на противоположную платформу, стараясь успеть к следующему поезду, что, как ему показалось, заняло у него безумно много времени. Затея была абсурдной. Преследование в метро невозможно, хотя, с другой стороны, почему бы и нет? В ожидании поезда, чтобы как-то убить время, он стал лихорадочно перечитывать правила для пассажиров, лишний раз удостоверившись, что среди пяти категорий тех, кто имеет право бесплатного проезда, в списке по-прежнему фигурируют, хоть и на последнем месте, лица без обеих рук, следующие без сопровождающих. Поезд прибыл, Макс зашел в вагон. Несмотря на то, что внутри было много свободных мест, Макс остался стоять возле двери, откуда он мог лучше видеть станции по пути следования. Когда поезд, выехав из района Пасси, проезжал по мосту Бир-Хаким, Максу открылся вид на Сену, затем в перегонах между станциями он снова мог разглядывать город.

Линия метро Этуаль — Насьон, соединяющая престижные районы со старыми рабочими, — несмотря на то, что эти определения, размываясь все больше и больше, смешиваются до такой степени, что иногда одно принимают за другое, и уже не обозначают то, что обозначали когда-то, — в большей своей части проходит поверху: каждая вторая станция расположена над землей. Как никакая другая линия, она пользуется преимуществом дневного освещения. Подобно синусоиде, морской змее, русским горкам, поезду-призраку или ритму соития, она выскакивает из-под земли, чтобы через какое-то время снова исчезнуть в глубине.

Но на станции Бир-Хаким, первой остановке за Сеной, никаких следов бежевого плаща Макс не обнаружил. На Дюплексе, белой, светлой станции под стеклянной двускатной крышей — тоже никаких признаков Розы. И когда поезд помчался совсем близко от жилых домов, вровень с окнами кухонь, ванных, гостиных и номеров в отелях, которые с приближением вечера уже были готовы озариться электрическим светом, вся эта затея с преследованием начала представляться Максу довольно сомнительной. Хотя окна, как правило, были занавешены шторами или гардинами, все же часто можно было различить то, что происходило внутри. Трое мужчин за столом. Ребенок, сидящий возле торшера. Женщина, переходящая из одной комнаты в другую. Кошка, а может быть, собака, спящая на подушечке. После того как следов Розы не оказалось на Ла-Мот-Пике-Гренель, Макс стал все больше и больше разочаровываться в своем предприятии. Он уже почти отказался от него, но ехал все дальше и дальше, сам точно не зная зачем.

Мало-помалу он стал лишь рассеянным взглядом окидывать пробегающие мимо станции и больше обращать внимание на то, что можно было увидеть между ними. Сверху он замечал людей и предметы на балконах и террасах, вдоль которых проходила линия метро: белье, вывешенное сушиться на веревке или на сушильной решетке, велосипеды, стоящие возле опущенного ставня, металлические тележки из супермаркета, сломанные стиральные машины, разбухшие от воды картонные коробки, садовые кресла, ковры, лесенки, скамеечки, растения в кадках и герань в горшках — все это, а еще сломанные игрушки, тазики, ванночки и пластиковые ведра с торчащими наискосок ручками веников, занимало большую часть пространства. Кроме того, здесь же можно было видеть рыжие елочные скелеты, оставшиеся с прошлого Рождества, несмотря на то, что с начала года прошло уже несколько месяцев, параболические антенны, словно головки подсолнухов повернутые в одном направлении, скучающих, более или менее одетых женщин, облокотившихся на балконные перила и провожающих взглядом проносящийся мимо поезд, где ехали одинокие мужчины, такие, как Макс, которые в свою очередь смотрели на женщин.

Миновав станцию Пастер и потеряв всякую надежду найти Розу, Макс наконец уселся на сиденье и с отсутствующим видом бросал взгляд на станции, мимо которых проезжал. Пока метро шло поверху, он разглядывал пейзаж, а когда оно ушло под землю, принялся рассматривать двух мужчин, сидящих напротив. Их вид не представлял из себя ничего привлекательного: у одного на черепе красовался заметный рубец, а у ног стоял чемодан, а другой с тоскливым видом читал брошюру, озаглавленную «Памятка по взиманию алиментов». Макс почел за лучшее заняться изучением своего билета.