Орланда - Жаклин Арпман Страница 9

* * *

Острая боль, настигшая Алину на выходе из вокзала, успокаивалась очень медленно, и она даже подумала, что не сможет пойти к Лардинуа. Альбер заметил, что она притихла и как будто отстранилась от окружающего, и тоже замолчал. Когда они остановились на красный свет, он повернулся и внимательно оглядел ее.

— У тебя жутко усталый вид, — сказал он.

Она заставила себя улыбнуться.

— Все-таки не люблю я поезда. Приходится три часа неподвижно сидеть в купе, а там из-за кондиционера — будь он трижды неладен! — холодно, как в могиле! Ничего, приму горячую ванну, полежу полчасика и стану как новенькая.

Но почему же, не испытывая ни малейшего желания идти в гости, она себя принуждает? «Вот так я и живу — без конца придумывая себе обязательства, как поступали до меня двадцать поколений женщин в моей семье, в том числе мама, — думала Алина в тот самый момент, когда Орланда «бежал» от запаха туалетного мыла. «Здравствуй, Жанин, привет, Ольга, ну что, ты избавилась от своего бронхита?» — и упаси вас Бог показать, как же всем надоело спрашивать эту дуру, оправилась ли она от очередной болезни! И не моги сказать наконец Ренье, как всех достала его нерешительность! Что отличает меня от миссис Деллоуэй? Она богата, я — работаю, как и Вирджиния Вулф, чьи героини никогда не работали. Думаю, что права, хотя, признаюсь, не все перечитала — это была бы та еще работенка! Кстати, вряд ли я осмелюсь «обнародовать» эту свою мысль, иначе Шарль замучает меня лекцией на тему о романной технике, оказавшей влияние на всех писателей XX века, не скажет при этом ничего такого, чего бы я не знала, но слова вставить не позволит. Ее персонажи — прибежище банальностей. Боже мой, проводить месяцы и годы своей жизни в обществе Клариссы Деллоуэй или Бетти Флендерс! Есть от чего сойти с ума! Алина, девочка моя, ты все переиначиваешь, ведь совершенно очевидно, что, именно борясь со своим безумием, она вкладывает в голову каждого своего героя избитые мысли, потому что ее ужасают собственные».

Альбер рассмеялся:

— Если ты заявишь такое при Шарле, он тебя проклянет.

Тут Алина поняла, что последние пять минут рассуждала вслух, что утешило ее и успокоило: мне лучше. «По сути дела, размышления о литературе — единственная территория, на которой я чувствую себя свободной». Она поморщилась. «Размышления? Ну да, наедине с собой или перед аудиторией, состоящей из одного слушателя — Альбера, с Шарлем мне поспорить слабо!»

* * *

Иногда Алина спрашивала себя — мимолетно, не фиксируя внимания, — не живут ли они с Альбером вместе только из-за квартир. Мне придется начать издалека, чтобы объяснить читателям ее мысль. Отец Алины унаследовал старинную придорожную харчевню километрах в тридцати от Брюсселя. Собираясь жениться и выбирая, где поселиться, он отправился взглянуть на свое наследство, увидел огромный дом — во вполне приличном состоянии — и немедленно влюбился, так что Алина росла в просторных комнатах с низкими потолками, где можно было разогнаться и пробежать вперед метров двадцать, не натолкнувшись на стену. В соседней деревне была начальная школа, а в пяти минутах езды на машине — лицей, и мать каждый день отвозила туда Алину. Правда, когда Алина поступила в университет в Брюсселе, отец снял ей крошечную комнатку, где нельзя было сделать и трех шагов, не наткнувшись на кровать, стол или умывальник. После того как люди, арендовавшие у Берже квартиру на площади Константена Менье [3], съехали, господин Берже сжалился над дочерью, выглядевшей арестанткой в одиночной камере, и решил не искать новых жильцов. Он привел Алину в это трехкомнатное жилье с кухней и ванной, пустое и светлое, и девушке показалось, что ей снова позволили дышать полной грудью. Алина так хотела вернуть себе ощущение свободного пространства, что вначале ограничилась минимумом мебели: ей и так казалось, что небольшой квадратный стол и четыре стула слишком загромождают двадцатипятиметровую комнату.

— Но ты не можешь жить в этой пустыне! — восклицала мадам Берже.

Алина отвечала, стараясь быть уступчивой:

— Нужно повесить шторы.

Мадам Берже купила море газа и бархата, три дня просидела за машинкой, а потом вернулась, чтобы все это повесить. Уже тогда, пятнадцать лет назад, Алина проявила склонность к пастельным тонам (много позже Орланда одобрил ее вкус) и выбрала цвет слоновой кости, гармонировавший со светлым паркетом. Вдоль стен вскоре выстроились стеллажи с книгами, но отношения к другой мебели она так и не изменила.

Алина прожила в доме на площади Константена Менье несколько лет, прежде чем Альбер въехал в соседнюю квартиру. Он немедленно обратил внимание на очаровательную и скромную молодую женщину и пошел в наступление: в первый же вечер у него кончилась соль — а идти в магазин было слишком поздно, и он позвонил в дверь Алины.

— Заходите, — пригласила она, направляясь в кухню.

Здание было построено в 30-х годах на тупом углу, образованном авеню Мольера и площадью Константена Менье. Создается впечатление, что у архитекторов была одна-единственная цель — наделать как можно больше квартир, поэтому они провели в этом углу диагональ и, как могли, спроектировали две симметричные квартиры, так что гостиные и кухни вышли треугольными и не слишком пригодными для выполнения надлежащих функций. Алина жила одна и готовила редко, поэтому ей и в голову не приходило что-то улучшать или оборудовать. Она насыпала соль в чашку и протянула новому соседу.

— Вот, возьмите.

Альбер не собирался на этом останавливаться и назавтра положил к дверям Алины букетик цветов, потом сделал что-то еще — я не стану в деталях описывать классические приемы идеального покорения женского сердца. Алинина спальня была в самой маленькой из трех комнат квартиры, окна выходили на чахлый садик. Как только Альбер и Алина начали спать вместе, он заявил, что это варварство — держать человека его габаритов в такой тесноте, и увел ее к себе. Свою спальню он оборудовал в двадцатипятиметровой комнате, где у Алины был кабинет. Она не стала отрицать, что так удобнее.

«Стол» — у Алины, «постель» — у Альбера: так у них повелось. Они встречались вечером, готовили еду «у Мольера», спали — «у Константена Менье». Алина изменила своей ванной комнате, Альбер, любивший стряпать, перетащил свои кастрюльки в ее квартиру. Когда они начали вместе принимать друзей, последовали бесконечные хождения туда-сюда по площадке, двери оставались открытыми, еда и посуда переезжали из одной квартиры в другую на сервировочном столике.

Альбер Дюрьё был тонким человеком с хорошо развитой интуицией: он не совершил ошибки и не сделал Алине предложения. Он точно знал, что есть зона, куда он не должен даже пытаться вторгнуться, о которой и сама Алина мало что знала. Попроси кто-нибудь эту женщину описать себя, она оказалась бы в ужасном затруднении: Алина полагала, что ничем не отличается от других людей, а приступы грусти — у кого их не бывает? Жизненная энергия и надежность Альбера были, казалось, залогом ее безопасности, которой, как мы уже знаем, она не могла наслаждаться в полной мере, что ее ужасно расстраивало.