Что написано пером - Лёля Графоманская Страница 9

…Произошло это в конце восьмого класса, когда уже вовсю бурлили гормоны, расцвечивая лбы и щеки прыщами, а личные дневники – всемирно известными тайными признаниями самим себе. Валька тогда сидела на первой парте с Виталиком, по которому третий год сохла Милка, а Милка – на второй парте соседствовала с Олегом, по которому обмирала Валька. После школы, бредя по тропинке меж высоких некрасивых кустов с неизвестным названием, подружки обсуждали и истолковывали каждый пойманный взгляд, каждое слово и наслаждались тайной и глубиной собственных чувств в отражении участливых подружкиных глаз. Соперницами они не были, их вкусы ощутимо расходились, зарождающееся женское нутро ничего не нашептывало. Зато подругами они были надежными: ни один секрет не выплыл наружу даже после того, как их охлаждение было замечено одноклассниками, перемыто и забыто под напором грядущего лета, сулящего необыкновенные перемены к лучшему.

…Их класс был самым танцующим, наверное, за всю историю существования школы. Этот 8-й «Б» самозабвенно плясал на школьных вечерах, на классных «огоньках» и особенно – прямо посреди учебного дня в кабинете английского вместо отмененного урока. Дверь плотно закрывалась, парты сдвигались в угол, включался магнитофон на тщательно выверенную громкость, и весь восьмой «Б» вытанцовывал в маленьком классе тесным кружком от звонка до звонка. Причем все было взаправду – быстрые танцы обязательно перемежались медленными, парочки в школьной форме с комсомольскими значками топтались на середине при свете дня, а остальные – неприглашенные и не пригласившие – вдоль стен ожидали чего-то… Составлялись и распадались отношения, вспыхивали и гасли надежды, смаковались локальные сплетенки, пошевеливалась зависть, просто разбрызгивалась энергия, а пацаны и девчонки насыщались нечаянным праздником. Однажды их все же застукали – не могла такая лафа продолжаться вечно! – и отсутствующий английский заменили чем-то еще, чтоб юные мозги не застаивали и не подгнивали.

Никого не радовала перспектива томиться без танцев от одного «красного» дня календаря до другого, когда только и можно было всласть надрыгатьсяи наобжиматься на общешкольной дискотеке, но уже не в форме, а в модных индийских джинсах или в индийских же (Да здравствует дружба между народами наших стран!) платьях из марлевки, в босоножках на каблуках и уж конечно, в вожделенной темноте! Томились в восьмом «Б» недолго – сообща были придуманы поводы для классных «огоньков»: «Начало четверти», «Конец четверти» (к счастью, семестров тогда в школах не ввели!) – вот уже восемь штук увеселительных мероприятий…. Затем – «День именинника», ясное дело – «День учителя», «Октябрьские праздники» (А чего не попраздновать за победу большевиков?), «Новый год», «Восьмое марта», «Двадцать третье февраля», «Окончание учебного года»…

…Вот как раз самый щемящий момент – окончание учебного года. Впереди лето, когда безжалостные родители, в едином стремлении развратиться на свободе, распихивали детишек по бабушкам-дедушкам, пионерским лагерям и дачам. Школьный «предмет» обожания отдалялся до следующего сентября, а потому самое большое количество слегка зареванных (активный залог) девчоночьих глаз и зареванных (пассивный залог) мальчишечьих плеч приходилось как раз на дискотеки в конце мая… И чтобы насентиментальничаться всласть, восьмой «Б» не удовольствовался общешкольным вечером под взглядами дюжины дежурных учителей, а уговорил свою нестроптивую классную даму, и устроил свой кулуарный «огонек» в давно обжитом и пританцованном кабинете английского.

…Как и многие в те времена, обе подруги были жертвами пуританского воспитания, а потому должны были придерживаться насквозь ошибочного и вредного мнения своих мам: девочка не может никаким образом публично выражать своих чувств к мальчику! Отсюда следовало, что пригласить на танец того, кто нравился – нельзя! Но нельзя пригласить и того, кто может отказать на глазах у всех – покроешься несмываемым позором до конца половозрелых лет своих! А танцевать-то хотелось! И ведь был, был выход из положения – безотказные кандидатуры, придерживающиеся нейтралитета и не замеченные в страстях и водоворотах любовей переходного возраста. Их было не так много, но на них можно было смело положиться и – повиснуть на время танца! Они держали за талию ничуть не хуже, чем остальные, а при известной доле фантазии можно было вообразить себе все, что угодно, вплоть до того, что танцуешь с тем, кто на самом деле нравится.

Милка и Валька тоже обожали танцевать и тоже не хотели простаивать, «платочки в руках теребя», а посему каждая из них наметила цель для грядущего «белого танца».

– Ты кого будешь приглашать? – шепотом спросила Валька у подруги.

– Славика, – так же тихо ответила Мила. – А ты?

– Я – Серегу.

Подруги удовлетворенно кивнули друг другу и выстроились на первой линии в низком старте, потому что их местный диск-жокей уже взял в руки нужную пластинку… И Славик, и Серега были теми самыми безотказными спасателями девичьей чести, так что никакой осечки тут быть не могло.

– Белый танец! – крикнул «музыкальный редактор», и сразу те, кто ни во что не верил, кинулись за дверь, а те, кто все тщательно просчитал, – приглашать. Подружки двинули вперед, но Мила шагнула на секунду позже и уже на середине пути оторопело остановилась, увидев, как Валька, резко изменив курс, быстро подошла к Славику и пригласила его танцевать. Осечки со Славиком не должно было быть, ее и не было.

Мила мгновенно развернулась и скорым шагом вышла из класса, пробежала часть коридора до лестничной клетки, через одну пропрыгала ступеньки вниз до первого этажа, хлопнула дверью раздевалки, схватила с вешалки плащ и только на улице ощутила грохот сердца где-то в районе горла. День кончился. И кончилось что-то еще, что наверняка должно кончаться рано или поздно.

…Валентина подкатила на новеньком автомобильчике, любовно припарковала его у забора, любовно выдернула ручной тормоз, любовно нажала на кнопку брелока и, заходя в калитку, оглянулась назад и немного склонила голову набок, любуясь игрушкой. Она похорошела по-женски: налилась до аппетитности, устояв на границе с безобразностью, нашла стиль одежды, подчеркивающий, что надо, но и не исключающий игры мужского воображения. Спокойные очертания ее облика настраивали на безмятежность, она не рисовалась и никому не старалась понравиться, но Мила отчетливо уловила некую неуверенность, относящуюся лично к ней, к Миле. Не зря же в свое время они так хорошо знали все тропиночки заповедных территорий друг друга! Мила раньше почувствовала, чем сформулировала причину напряжения бывшей подружки: каждая получила урок, и хоть тогда они не объяснились по обоюдному молчаливому уговору, но никто из них не был уверен, что однажды этот разговор не вспыхнет, ну или просто не задымит… Двадцать пять лет спустя одинаково хорошо помнились и учителя ученикам, и ученики – учителям.

– Привет, девочка моя! – с некоторых пор Валентина взяла такой покровительственный тон в отношении всех, кто не дотягивал до нее по комплекции.

– Привет, Валюшка!

– Ну, как ты, девочка моя?