Приятель - Дэвид МакГроги Страница 9

Затем родная газета отозвала меня в Бостон и доверила самую лучшую должность – обозревателя городской жизни. Эта работа позволяла мне в принципе писать о чем угодно, при этом я мог высказывать по всем вопросам собственное мнение. Я испытывал удивительное чувство свободы, делясь с читателями своими мыслями, – мне больше не нужно было выслушивать сладкоречивых политиков или их подхалимов-референтов, которые несли несусветную чушь, а потом стараться сделать так, чтобы на страницах газеты они не выглядели круглыми дураками. Ко всему прочему, и я, и Гарри были невероятно счастливы снова оказаться в Бостоне, гулять по улицам города, который оба по-настоящему любили. Мне удалось продать свой первый роман одному из крупнейших издательств и купить квартиру с высокими, три с половиной метра, потолками, с мраморным камином – причем дом находился в самом центре Бэк-Бэй, лучшего и самого красивого района города. Я приобрел абонемент на все игры «Ред Сокс» [6]– и как раз тогда, в 2004 году, «Сокс» впервые выиграла чемпионат США. Между прочим, от моего дивана до места на трибуне стадиона было всего десять минут ходу.

Когда мне хотелось поиграть в гольф, я играл, когда нужно было писать, я садился за письменный стол. Моя колонка в газете, кажется, пользовалась определенным успехом у читателей. А на званые обеды по всему городу меня приглашали так часто, что редакция не раз просила меня написать статьи о ресторанах, когда журналисты этого профиля были в отпусках. Еще я купил маленький загородный дом на моем любимом взморье в штате Мэн. Удача сопутствовала мне во всем.

Это касалось и любовного фронта. Не могу сказать, что я такой уж донжуан, тем более что внешность моя оставляет желать лучшего, много лучшего, однако и с женщинами мне почему-то везло. Была рыженькая, о которой я говорил выше (мне нелегко признать, что для меня она оказалась слишком молода). Была совершенно сногсшибательная женщина, с которой меня познакомил Гарри. Сидели мы с ним как-то на веранде – Гарри, собственно, лежал на мягкой толстой простыне, борясь с приступом артрита. Женщина проходила мимо со своим стареньким черным лабрадором по кличке Риггс. Заслышав негромкое рычание Гарри, этот Риггс мигом поднялся по ступенькам к нам.

– Какой красивый у вас лабрадор! – проговорил я, обращаясь к остановившейся внизу женщине. Она выглядела очень элегантно в длинной зимней куртке с капюшоном и джинсах, а носик у нее симпатично покраснел от холода. Я пытался в это время незаметно ухватить Гарри за ошейник, чтобы он не укусил бедного лабрадора за нос – этого я вовсе не хотел, но не желал и упустить возможность познакомиться с красивой женщиной.

– Ах ты, бедненький, – проговорила незнакомка, быстро взошла на веранду и погладила Гарри. Уж поверьте мне на слово, это была очень красивая женщина. Риггс скулил, Гарри рычал, незнакомка ласково гладила его, а я чуть не падал в обморок. Не прошло и двух недель, как мы с ней стали встречаться. Еще через месяц начали жить вместе. А примерно через год каждый без всяких сожалений пошел дальше своей дорогой – просто все хорошо в свое время.

Была сотрудница одной фирмы, симпатичная англичанка – она почти всегда казалась простуженной. Была еще умница и красавица из Вашингтона, наследница немалого состояния. Единственное, чем я могу объяснить свое везение (хотя, по правде говоря, его вряд ли можно чем-то объяснить), так это катастрофической нехваткой холостяков, которых можно было бы назвать приемлемыми хотя бы с натяжкой.

Все это было очень хорошо (ну, почти все). Это делало жизнь веселее. Это представляло собой разительный контраст с жизнью моих приятелей, которых донимали капризные жены, непослушные детишки и непомерная загрузка работой, когда весь день расписан чуть ли не по секундам. Не то чтобы я сознательно сторонился такой жизни, просто я к ней не очень стремился. И без того казалось, что у меня всего уже в избытке. То матчи на первенство США по бейсболу, то презентации новых книг, то турниры по гольфу, то выходные на взморье. И во всей этой суматохе, как и в спокойные рабочие дни, моей единственной настоящей привязанностью оставался Гарри, мой верный спутник, который и без поводка не отходил от меня ни на шаг.

В то время ему шел десятый год. Морда поседела, и он уже не так резво бросался за мячиком, хотя и для меня, и для него это мало что меняло – просто в промежутках между бросками он лениво растягивался на травке и, кажется, радовался жизни, будто настаивая, чтобы и я радовался. Прогулки наши не стали короче – даже вроде бы наоборот. Единственное, что изменилось за эти годы – их темп. В былое время Гарри трусил шагов на десять впереди, поджидая меня по привычке у переходов. Когда он стал совсем взрослым, то шел рядом со мной – мы вышагивали, словно в строю. Постарев, пес начал отставать, плелся не спеша позади, держа нос по ветру, помахивая хвостом, а я время от времени подбадривал его взглядом, призывая идти дальше.

Мы были уже не просто человек и его собака, а скорее двое старых друзей, настолько привыкших друг к другу, что долгую разлуку даже представить себе было невозможно. Мы и не расставались, насколько я мог себе это позволить. Все эти годы летний отпуск мы вместе проводили в Мэне. И в Вашингтоне, пока я там работал, Гарри жил вместе со мной. Во время частых поездок я предпочитал пользоваться автомобилем, и Гарри непременно ехал со мной как штурман. А когда я колесил по стране или летал за рубеж, он оставался у моей сестры Кэрол или у моего друга, и меня всегда, особенно в первые годы, неудержимо влекло вернуться к нему пораньше.

Только один раз нам пришлось относительно долго пожить порознь, и ни к чему хорошему это не привело. Тогда я только что вернулся в Бостон на должность обозревателя и был вынужден целый месяц ютиться в мрачном унылом доме, где держать животных было запрещено. Гарри я отвез к сестре. Они уже много лет души не чаяли друг в друге, и ничто не предвещало того, что их дружба может дать трещину из-за слишком продолжительного общения. Но именно это и произошло.

Сначала я обратил внимание, что на мои звонки Кэрол отвечает необычно коротко и спешит повесить трубку. «С ним, э-э, все в порядке», – сообщала она равнодушным тоном без всяких подробностей. «Он сейчас ест». «Он развлекается». Ни разу она не сказала: «Какой чудесный пес!» или «Какой он игривый!», не сказала: «Я буду так скучать без Гарри, что мне придется завести свою собаку, когда ты заберешь его».

Наконец, через неделю с небольшим, я решил разобраться толком и неуверенно поинтересовался: хорошо ли спит Гарри, доволен ли он, довольна ли сестра? Последовало долгое молчание, неприятное, но уже в какой-то мере мной ожидаемое.

– Я не хотела тебе этого говорить, – ответила в конце концов Кэрол, – не хотела огорчать, – тут она понизила голос. – Каждый раз, когда мы выходим из дому, он так страшно царапает входную дверь, что я боюсь, как бы он не поранился.

– Шутишь, наверное, – ответил я, совершенно не представляя себе, чтобы спокойный и исполненный чувства собственного достоинства пес ударился в панику или стал агрессивным. – Это Гарри-то?

– Гарри, – ответила сестра более уверенным тоном, потому что главное она уже сказала. Я почувствовал, что терпение ее истощается, а она, должен отметить, человек на редкость терпеливый.