Все каюты проданы - Александр Юриков Страница 10

– Действие рождает противодействие. Развитие, как и положено, происходит по восходящей спирали, от простого к сложному. Именовать все это разжиганием национальной розни – безграмотно и безмозгло. Это никакое не разжигание, не жалкий и невнятный экстремизм, произвольно и поспешно состряпанный продажными политиками.

Это совсем другое – этническая война.

Такие войны ведет один народ против другого. Он действует так, как уж умеет, неправильно, иррегулярно, по-партизански. Подобными методами баски воюют с испанцами. Так чеченцы двести лет дрались с нами. Афганцы – с англичанами, русскими, американцами. Ирландцы – с британцами. Если народ способен на такую войну, то он будет жить. Если нет – угаснет без следа.

Молодые русские люди берут в руки любое оружие и идут на партизанскую акцию вовсе не от скуки и не ради острых ощущений. Тем более они не хотят зачеркнуть свое будущее и отправиться в тюрьму и на зону. Эти парни откровенно презирают законодательство, действующее в нашей стране.

Взрослые люди у нас заняты элементарным выживанием, борьбой за существование, кусок хлеба и крышу над головой. Российские офицеры, доведенные до ручки, предпочитают стрелять в себя, а не в своих обидчиков. У нас за один год покончили с собой пятьдесят три офицера. Словом, пока взрослый народ погрузился в политическую спячку, надеясь на то, что все неприятности рассосутся как-нибудь сами собой, русская молодежь решила взять на себя ответственность за завтрашний день, за себя и за всех остальных, за вас и за нас. Она отправилась на необъявленную этническую войну.

А на войне бывает всякое. Можно ошибиться целью. Перепутать маршрут. Переоценить свои силы. Даже неправильно выбрать цель.

Сейчас я вижу, что мы многое сделали не так. О многом я сожалею. Да, были невинные жертвы. Да, к нам примазалось немало отморозков, просто гопников, у которых в башке две извилины. Но я призываю вас судить не бандитов. Не гопников. Вы судите бойцов. Это пока одиночки, которым не жаль душу положить ради братий своих и ближних своих. Но если вы не поймете и не оцените то, что двигало ими, не подумаете о том, почему они встали в ряды этой самообороны, то таких парней будет все больше. Вам уже не хватит этих двух клеток, да всего этого зала.

Кулаки Артура разжались. Костяшки его пальцев были белые. Он вложил в свое последнее слово все, что только мог.

Судья покачал головой, вначале как будто утвердительно, потом – с недоумением, и объявил перерыв.

Трофимов с гудящей головой вышел на свежий воздух, сделал несколько шагов от здания суда. Рядом с ним неожиданно появился один из друзей Милевского, Владислав – тот самый мужик с военной выправкой, который приходил слушать гимн, сочиненный Сергеем. Значит, он все-таки был в зале, но ухитрился остаться незамеченным.

– Здравствуй. Спасибо, что пришел. Знаешь, у победы много отцов, а поражение всегда сирота.

– А ты думаешь, это поражение? – спросил Сергей. – Держится Артур очень уверенно. Да и остальные парни вроде не упали духом.

– Это пока. Я всю мясорубку знаю, до последнего винтика. Сейчас они в следственном изоляторе ФСБ сидят, со своими. Дадут реальные сроки – пойдут по зонам. А там они кто будут? Борцы за идею? Русские партизаны? Нет, просто свежее молодое мясо. Опустят всех, затрахают. Через полгода ты никого не узнаешь. Вот чем страшно, когда гребут столько народу. – Он остановился, зло огляделся вокруг. – Закурить есть?

– Нет, я бросил.

– Я тоже бросил, а сейчас… ладно. Проехали.

– А Артур? Тоже со всеми на зону? – осторожно поинтересовался Трофимов.

– Артур – идеолог, чувак с мозгами. Его на зону нельзя. Там слушать умеют хорошо. За Артура боюсь очень. Сейчас вытрясут из него все, что могут: имена, адреса, инфу о прошлых акциях, а потом накрутят на шею простыню в одиночной камере или там же найдут с перерезанными венами. Двое-трое подследственных, с которыми он якобы общался, дадут показания. Мол, не раз высказывал мысли о самоубийстве в связи с чувством огромной вины. А мы с тобой всю эту туфту прочтем в газетах. Ты их смотришь?

– Я? – Сергей растерялся и ответил честно: – Почти нет.

– Значит, даже не прочитаешь.

– А вы-то как? Вас не дергают? – осведомился Трофимов.

– Меня дернуть сложно, я мало свечусь. В Приднестровье когда-то напылил основательно, а здесь нет. Работаю с трудными подростками, даже не через наш фонд. Есть другой. Православный. Я их учу драться, а отец Николай – ты его видел – читает лекции по основам богословия. Знаешь, такой коктейль неплохо действует. – Он остановился, помолчал. – Не бросай нас. Ты нужен как раз этим вот мальчишкам, которым сейчас пятнадцать-шестнадцать. Они услышат тебя, твою музыку. Телефон оставишь? – спросил Владислав. – Над новой песней подумай. Слушатели будут! – Он забрал у Трофимова бумажку с номером телефона, четко, по-армейски развернулся и поспешил обратно, к зданию суда.

Последний вечер накануне отплытия «Ромео» шеф-повар мог провести в соответствии с собственными желаниями. Все на судне находилось в полной боевой готовности, запасы пополнены. Меню на каждый день продумано и даже распечатано. Любимое занятие гостей – облизываясь при входе в ресторан, изучать перечень блюд, которые они уничтожат сегодня. Накрахмаленный колпак готов увенчать лысеющую голову мастера горячих блюд и холодных закусок.

После недолгой внутренней борьбы он отправился в один скромный, мало кому известный клуб, расположенный рядом с гостиницей «Прибрежная». В отличие от своих собратьев он не оглушал прохожих громкой музыкой, рвущейся из полуоткрытых окон, не ослеплял неоновой вывеской. Непосвященные люди просто проходили мимо невзрачного здания, напоминающего ангар с глухими стенами и всегда закрытой дверью.

А посвященные материализовались около этой двери из темноты, недолго прихорашивались, потом нажимали на кнопку звонка и смиренно ждали своей участи.

В этом клубе действовал жесточайший фейсконтроль. На входе дежурила молодая женщина в черной униформе. Она всех видела насквозь. Во многом благодаря ей клуб с ласковым названием «Огонек» считался самым бесконфликтным и безопасным в Сочи.

Впрочем, в первую очередь эта атмосфера определялась тем контингентом, на который заведение ориентировалось. Основными его посетителями были геи.

Абдрахманов притормозил метров за пять до входа. На кнопку звонка жали поочередно двое не очень трезвых парней. На геев они ничем не смахивали. Оба одеты в какие-то пляжные обноски, с всклокоченными волосами, неуклюжими телодвижениями. Явно из той немногочисленной публики, которая иногда приходила сюда посмотреть на голубых. Данному контингенту гей-клуб представлялся чем-то вроде зоопарка.

После настойчивых звонков дверь приоткрылась. Мелькнула знакомая фигура в черной униформе, парни что-то залопотали.

Ответ был коротким и недвусмысленным:

– Сегодня частная вечеринка. Вход по приглашениям.

Ничего подобного здесь отродясь не проводилось, но формулировка звучала убедительно. Один из парней попытался качать права, тогда дверь открылась шире. За женщиной стояли два амбала с увесистыми дубинками в руках. Одним из учредителей клуба являлся майор милиции, действующий сотрудник УВД. Защита от нежелательных гостей здесь была организована образцово.