Пророк - Майкл Корита Страница 13

Когда вокруг него собралась вся команда, он заговорил. Здесь было больше ста человек. Много взрослых. В основном родители, но попадались и незнакомые лица.

— Думаю, вы уже слышали, — сказал Кент, — но если нет, позвольте сообщить вам, что тренировки не будет, и объяснить почему.

Он рассказал о том, что они уже знали. Одного из нас забрали. Ключевым словом в его речи было «забрали». Он никогда не забудет, как ранило его слово потеряна в отношении Мэри, словно она была ключами от машины, пультом дистанционного управления или парой туфель. Нет, она не была потеряна.

Ее забрали.

— Мы знаем, — сказал он, — что игра не имеет значения. Сегодня утром нам всем об этом напомнили — хотя я надеялся, такого никогда не случится. Давайте теперь напомним себе о другом: мы черпаем силу друг в друге. Иногда нам нужно взять больше, чем мы можем предложить сами. Вам, парни, нужно об этом помнить. Среди нас есть те — семья Рейчел, ее друзья, ваш товарищ по команде Колин, — которым нужно больше, чем у них есть. От вас и от меня. Мы должны помнить об этом и предложить это им. Мы много месяцев — даже лет — обсуждали, что воплощает в себе эта игра, а что нет. Сегодня она ничего не значит. Поймите это. Не обманывайте себя. И помните… Никакой страх или потеря не могут быть сильнее веры.

Среди одобрительных возгласов громче всех прозвучал голос человека в задних рядах, а когда взгляд Кента скользнул к нему, тот быстро опустил голову. Козырек бейсболки и склоненная голова не позволяли рассмотреть его лицо, но Кенту этот мужчина показался знакомым. Тренер запнулся, затем отвел взгляд и снова сосредоточился.

— Сегодня не будет тренировки, не будет футбола. Проведите день со своими родными и друзьями, со своими мыслями. И постарайтесь, чтобы эти мысли были направлены на людей, которые в них нуждаются. — Он немного помолчал. — Теперь я прочту молитву для тех, кто захочет остаться.

Остались все.

* * *

Кент надеялся, что сможет добраться домой, не давая комментариев прессе, но у машины его перехватил Боб Хакетт, уважаемый в городе редактор спортивных новостей, посвятивший своей профессии больше тридцати лет. Он писал о том, как они выиграли чемпионат штата, когда Кент только пришел в команду, и о том, как лишились титула, когда Кент был квотербеком и учился в выпускном классе школы, а также обо всем, что произошло за прошедшие годы.

Сегодня он ждал Кента у его «Форда Эксплорер». Прислонившись к машине, они смотрели на футбольное поле, которое несколько часов назад значило так много.

— Мне очень жаль, — сказал Хакетт.

— В данный момент многие люди заслуживают сочувствия, но среди них нет меня.

— Кент, довольно скоро с вами захотят поговорить о том, что произошло, — сказал Хакетт. — И знаете что: вам проще поговорить со мной. Если я напишу об этом первым, интервью перепечатает Ассошиейтед Пресс. А когда к вам обратится кто-то другой, вы скажете, что уже дали одно интервью, и этого будет достаточно. Если станете молчать, все начнут истолковывать это на свой лад.

Ну и пусть истолковывают. Это никак не связано, всё уже в далеком прошлом.

Но Кент понимал, что это неправда. Совсем близко — и всегда будет.

— Мы достаточно давно знакомы, и вы знаете, что я не гонюсь за сенсацией, — сказал Хакетт. — Если не хотите о ней упоминать, то я…

— Нет, — Кент покачал головой. — Давайте. Поговорим о моей сестре.

Хакетт отвел взгляд, и Кент понял, что журналист действительно смущен. Он не всегда соглашался с тем, что тот писал в своих колонках, но ценил отношение к своей работе. Хакетт писал не о тренерах, спортсменах и соревнованиях. Он писал о людях.

— Пойдем внутрь? — спросил журналист.

Кент покачал головой.

— Нет, устроимся на трибунах.

Температура на улице была чуть больше нуля — утреннее солнце, скрытое тучами, еще не успело нагреть воздух, — а у Хакетта не было кепки, чтобы прикрыть лысую голову, но он кивнул и первым направился к рядам сидений.

Челси позвонила около полудня.

— Я только что узнала.

Ни вступления, ни вопросов, почему Адам не вернулся к ней ночью и почему его нет в офисе, хотя субботнее утро обычно заполнено делами.

— От кого?

— От полиции. Приехали, чтобы забрать ее дело. Там почти ничего не было. Им было трудно в это поверить.

— Они надеются. Не вини их. Мне тоже хотелось бы иметь больше. Мне… — Адам не мог продолжать и рассчитывал, что она подумает, что он пьян. Почему-то ему казалось, что так будет лучше. Безопаснее. Адам? Он не сломан, а просто пьян. Достоин твоего презрения, но, пожалуйста, не изливай на него жалость или сочувствие.

— Где ты? — спросила она. Ее голос был очень тихим.

— Дома.

— У себя?

— В единственном доме, который у меня есть.

— Да.

Адам молчал. Тридцать ночей подряд он провел у нее. А может, сорок.

— На это утро у нас три дела, — сказала Челси. — Вероятно, на сегодня всё. Те, кто напился в пятницу вечером, вышли. Я закрываюсь. Если мы кому-то понадобимся, пусть звонят.

— Конечно.

— Давай увидимся, Адам. Пожалуйста…

— Хорошо.

* * *

После окончания школы они не слишком много общались. Десть лет вообще ничего не знали друг о друге. Она какое-то время жила в Кливленде, а когда вернулась, то была уже замужем. За Тревисом Леонардом. Бывший военный, уволен с лишением прав и привилегий. В Чамберсе его в первый раз арестовали за сбыт краденого. Она пришла к Адаму по поводу освобождения под залог, держа в руке чековую книжку, и он рассердился на нее, буквально пришел в ярость — она была слишком хороша для этого парня, для этой жизни.

— Вот, значит, до чего ты докатилась? — сказал он. — Кто бы мог подумать…

Она закрыла чековую книжку, склонила голову набок и окинула взглядом обшарпанный офис.

— Вот, значит, до чего ты докатился, Адам? Кто бы мог подумать…

Они молча подписали документы. Тревис Леонард вышел на свободу, затем не явился на судебное заседание. Адам пришел за ним. Тревис исчез, Челси была дома.

— Тебе лучше подождать внутри, — сказала она.

Это был их первый раз. Если точнее, то второй. Первый за десять лет. Она крепко поцеловала Адама в губы, соскользнув с него на рассвете, а два часа спустя поцеловала в щеку мужа, которого Адам усадил на заднее сиденье «Джипа», когда Тревис наконец вернулся домой.

Несколько дней они не звонили друг другу. Он не хотел ее видеть, не хотел видеть, какой она стала, — или чтобы она видела, каким стал он. Никому это не нужно.