Специалист - Грегг Гервиц Страница 14

– Я вроде бы уши не навострил, – ответил Тим.

– А у меня от рождения уши так поставлены, – продолжил Медведь.

– То есть, – вмешался Геррера, – вы принимаете сторону насильников и убийц?

– Вы что, газет не читаете? Это государство прогнило до основания. Теперь сторон не осталось.

– Стороны всегда есть, – ответил Тим.

– Не для меня.

– Похоже, рассуждая так, легче спать по ночам.

– Не стоит попрекать меня этим. Мне нравится мой «ягуар». Мне нравится летать первым классом. Мне нравится получать шестьсот пятьдесят долларов в час. Я хорошо сплю по ночам. А вы пришли сюда, гордо расправив плечи, распираемые благородством – ни дать ни взять вершители правосудия со Среднего Запада, и похваляетесь своей исключительной порядочностью.

– Я вырос в Пасадене, а не на Среднем Западе.

– Не все ли равно?

– А мне не все равно. Я бы предпочел Средний Запад. – Тим кивнул Медведю и Геррере, и они вышли. Он на секунду задержался у двери: – Скоро увидимся.

Ее щеки все еще алели от произнесенной тирады:

– Почему это?

– Мне многое предстоит обсудить с вашими клиентами.

Двадцать полицейских на мотоциклах возглавляли похоронную процессию, по злой иронии напоминая байкерские похороны, с тем лишь отличием, что за ними следовали пятьдесят полицейских машин. Позади гробов, опущенных на зарядные ящики, и двух неоседланных лошадей, стремена у которых по древней саксонской традиции были повернуты назад, двигалась еще одна колонна полицейских, а в самом конце кортежа торжественно катили остальные машины. Процессия замедлила ход у Китайского квартала, чтобы дать подготовиться ударно-духовому оркестру. Журналисты местных телекомпаний сновали в толпе, собирая материалы для шестичасовых новостей. Люди махали флагами и тихо молились, прижимали руки к груди. Значки на форме сотрудников полиции были перечеркнуты черными лентами. Скорбь, облеченная в помпезность, что не умаляло ее глубины.

Пока катафалки с гробами, наглухо затянутыми тканью, проезжали мимо, люди старались не поддаваться эмоциям. Военный оркестр, по сути дела, играл для них – для тех, кто шел по улице и слушал его из окон. Гибель служителя закона могла быть компенсирована только символической демонстрацией силы и приверженности традициям, чтобы граждане не чувствовали угрозы, чтобы они знали, что мир держится крепко и основы его не подорваны.

Процессия растекалась по улицам и подъездным дорогам, двигаясь в сторону кладбища Форест-Лоун.

Толстыми, как у слона, ногами Дядюшка Пит переступил пунктирную линию, нарисованную желтой краской на асфальте за клубом. Отражение солнца ярко вспыхнуло на лезвии охотничьего ножа Дэна, переданного Дядюшке с большой торжественностью по случаю похорон. Перед ним почти на километр протянулась байкерская колонна; нетерпеливо рычали двигатели байков, напоминавших взнузданных скакунов, готовых ринуться вперед. Здесь собрались «грешники» из всех филиалов; по надписям на их куртках можно было изучать географию всего западного побережья и юго-западных территорий.

За авангардом, состоящим из официальных лиц клуба, стоял катафалк – плоскодонный прицеп, соединенный с мотоциклом «харлей» модели «Роуд Кинг». За ним – мотоциклы, расположенные в колонны по два. Глянцевый гроб был весь исписан клубной символикой: языки пламени, соцветия черепов и подобие Нигера Стива, несущегося верхом на драконе. Колонну байкеров замыкали фургоны, за рулем которых сидели милашки – боевые колесницы, на случай атаки оборудованные артиллерией. Еще одним орудием защиты была Дана Лэйк, восседавшая на заднем сиденье байка Бубнового Пса. Она смотрелась там довольно неуместно, словно Дукакис [6]в танке.

Дядюшка Пит поднял руки над головой и кончиком ножа проколол большой палец. Затем он вытянул руку вперед, выжимая указательным пальцем кровь из ранки. Капля крови упала на асфальт.

– Пусть это будет последняя капля крови «грешника», пролитая на дорогу, – проревел Дядюшка Пит.

Байкеры взорвались аплодисментами и шумными возгласами. Пит погрузился в седло и ударил пяткой по кикстартеру. Колонна мотоциклов как по команде двинулась вперед, наполняя воздух ревом и мелкими брызгами масла.

Мотоциклы потоком спускались с вершины перевала Сан-Габриэль, как будто текли с горизонта. «Метисы» сидели на байках прямо, как настороженные рыцари на конях, миражом проплывая по гудрону палмдейлского шоссе. Байкеры ехали медленно, двигатели издавали лишь приглушенный рокот. Между двумя байками наподобие люльки был прицеплен гроб с нарисованной распылителем надписью «Чуч Миллан». Эль Вьейо напоминал вожака волчьей стаи, его обветренное лицо обдувал бриз, колыхавший перья на головном уборе. По поводу его происхождения бытовала легенда, будто он наполовину навахо, наполовину коренной мексиканец, потомок ацтеков. Большинство «метисов» были в шлемах, но несколько человек, включая Эль Вьейо, не надели шлемы, пренебрегая законом в честь траурного обряда.

Боевые колесницы «метисов» катили сзади и спереди, держась на приличном расстоянии от мотоциклов. Колонна байкеров выехала на двухполосную дорогу, следуя по заранее определенному маршруту к католическому кладбищу.

Процессия вслед за волынщиком шла по кладбищу Форест-Лоун, направляясь к ближайшей вырытой могиле; скорбящие сгрудились вместе, пресса и все остальные шли поодаль. Появилась любовница Полтона и с раскрасневшимся лицом пристроилась в конец шествия; к ней подошел Джим и бесцеремонно предложил поплакать где-нибудь в другом месте. Пролетело четыре вертолета, один из которых вышел из общего строя и на мгновение завис над аккуратно вырытым прямоугольником, символизируя скорбь по ушедшему товарищу. Затрубил горнист, и почетный караул, пестрея белыми галстуками на отворотах пиджаков, встал по стойке «смирно». После того как участники почетного караула подняли флаг, судебный исполнитель Таннино торжественно вручил треугольную нейлоновую нашивку мужественно державшейся Дженис Полтон. У одной из дочерей Полтона подкосились ноги, и стоявшие рядом члены службы судебных исполнителей поспешили поддержать ее.

Посторонние зрители рассеялись – торжественный драматизм церемонии был исчерпан. У могилы остались полицейские и члены службы судебных исполнителей, старавшиеся сохранять невозмутимый вид, но у некоторых на щеках блестели мокрые полоски. После обязательных красноречивых фраз о самопожертвовании и непоколебимой решительности погибших на трибуну поднялся Джим. Он все еще был глуховат на правое ухо и во время выступления невольно нагибал шею.

– Я никогда не понимал значения фразы «человеческие ресурсы». Я думал, что это очередное обобщение, а я ненавижу обобщения. «Человеческие ресурсы».

В толпе возмущенно загудели.