Метод 15/33 - Шеннон Керк Страница 14

– Оставь себе эти чертовы овощи, – приказала она официантке, – и принеси, пожалуйста, два куска пирога с арахисовым маслом.

– Знаешь, когда-нибудь такая диета тебя доконает, – уже в который раз сообщил ей я.

– С учетом того, что мне приходится видеть в подвалах и прочих укромных местечках, Лиу, я буду есть все, что захочу. И незачем читать мне нотации, – предсказуемо ответила она. А потом рыгнула.

Обаятельная женщина эта Лола.

Сандра гастролировала по Восточному побережью, выступая в комедийных клубах и барах. Мне удалось дозвониться после последнего спектакля в какой-то дыре в Хайанниспорте.

– Привет, дорогая! Тебе удалось их сегодня рассмешить? – спросил я.

– О, понимаешь, у меня старый репертуар. Я всегда говорю одно и то же. Я уже сама себе надоела. Старею.

– Только не для меня. Я соскучился.

– Когда ты вернешься? И где ты вообще?

– Я там же, где и всегда, дорогая. Стучусь в двери к дьяволу. И когда-нибудь он откроет.

– С чего ты вообще взял, что дьявол – это он? Вполне возможно, это она.

– Может, и так.

Чтобы связать настоящее большое одеяло, требуется много времени. Красное вязаное одеяло. Преимущество № 5. Не забывайте, у меня было множество преимуществ. Некоторые из них я вообще не использовала. Некоторые использовала только частично. Некоторые были готовы к использованию В ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ, но в последний момент мне не пригодились. Как, например, моя самодельная праща. Впрочем, красное вязаное одеяло – это было настоящее сокровище. Я использовала все до единого волокна этой скрученной хлопчатобумажной пряжи. Если на моих руках и была когда-нибудь кровь, это всего лишь красный пух прекрасного, поэтичного, вязаного произведения искусства. Беллиссимо! Браво тебе, красное вязаное одеяло, я обязана тебе жизнью. Я тебя люблю.

На двадцатый день я проснулась в ожидании самого обычного дня. До возвращения Кухонных людей оставалось еще целых три дня. Появления Доктора и Очевидной пары тоже не предвиделось. К этому времени я уже была достаточно уверена в установившемся распорядке и не ожидала никаких гостей. Я ошибалась.

Как бы то ни было, но на двадцатый день мой похититель принес завтрак строго по распорядку – в восемь утра. Кухонные люди приготовили еще одну запеканку, и, как я и ожидала, мне это снова подали к завтраку. Снова на этой ненавистной фарфоровой тарелке. Как вы уже знаете, я возненавидела эту дурацкую тарелку всей душой.

К двадцатому дню я уже не могла заставить себя даже прикоснуться к ней и взяла запеканку, превратив свои пальцы в щипцы, чтобы даже мельком не задеть ими фарфор. Я положила запеканку на телевизор, а затем натянула рукава на пальцы, как перчатки, поставила тарелку на пол, где ей и было место – наряду с комками пыли и мышиным пометом – ожидать рук злодея, единственного прикосновения, которого она заслуживала. Разумеется, затем я над собой посмеялась, потому что, здраво рассуждая, фарфор ни в чем не виноват. Тем не менее я нуждалась в каком-то развлечении и к тому же действительно испытывала отвращение к этой вуали.

Положив запеканку на телевизор и устроившись на полу перед ним, я взглянула на комнату под совершенно иным углом. Я сидела лишь чуть ниже, чем обычно, но изменения в процессе еды и позе что-то изменили в моем восприятии. Возможно, вертикальное циркулирование крови в моем мозгу привело к озарению, а может быть, глядя на кровать с другой точки, я нашла решение, которое дремало в подсознании с того самого момента, когда я вошла сюда и увидела три балки под потолком. Из одеяла можно сплести веревку. В двадцатый день все вдруг стало настолько кристально ясно, что я даже устыдилась того, что не заметила столь очевидных вещей раньше.

Мне кажется, что иногда мы не позволяем себе прийти к неизбежным выводам, потому что не готовы исполнить предстоящую в связи с этим задачу. Мы не видим решения. К примеру, моя мама, женщина, которая сама выносила ребенка, отказывалась признавать, что ее собственная дочь уже находится практически на восьмом месяце беременности, пока врач прямо ей об этом не заявил. Возможно, мозг не позволяет нам соединить все точки, чтобы мы не начали предпринимать сознательные шаги к осуществлению трудных перемен, пока не готовы к ним. Должно быть, на двадцатый день я была готова, потому что наконец-то отчетливо представила окончательный сценарий. До этого момента я занималась лишь раскладыванием отдельных частей пазла. До этого мне казалось, что я исполнена решимости, но лишь представив себе одеяло в качестве оружия, я осознала, на что готова, чтобы освободиться из плена и освободить из него своего ребенка, а затем отомстить.

Тебя похитили. Они украдут у тебя ребенка и продадут его чудовищам. Тебя бросят в каменоломню. Никто не знает, где ты находишься. Ты должна спастись. Это правда, которую ты должна принять. Кроме того, что находится в этой комнате, у тебя нет других инструментов. Реши эту задачу. Выстрой и осуществи план.

Я доела запеканку с улыбкой на лице. На крышке телевизора не осталось ни одной крошки.

Чтобы связать большое полноразмерное одеяло, требуется много времени. На то, чтобы его распустить, времени уходит еще больше. Каким-то образом я это знала и поэтому решила приступить незамедлительно. Я дождалась, пока мой тюремщик вернется за подносом, после чего, как обычно, сходила в ванную. Покончив с этой трудной задачей, он ушел. Я подумала, что до ланча у меня есть три с половиной часа, которые я могу посвятить развязыванию узелков и распусканию вязки. Сняв с ведра ручку, я взялась за дело.

Воздух в то утро был каким-то желтоватым. Такое грустное свечение одновременно угнетает и успокаивает. Солнце пряталось за тучами, и от этого почему-то казалось, что никаких сюрпризов наступивший день не таит, что предстоящие часы будут тянуться долго и без неожиданностей. В этом я тоже ошибалась.

Я сражалась с упрямым угловым узлом, вогнав ручку ведра в его середину и растягивая нити – сначала ногтем мизинца, затем мизинцем, а затем выуживая наружу смятый пятидюймовый хвост пряжи. Это заняло один час, пять минут и три секунды. С такой скоростью я уже отставала от намеченного графика. Но прежде, чем поставить перед собой новый срок окончания проекта, я решила, что сначала сложу все время распускания за один день, чтобы высчитать среднюю производительность. Взяв один из карандашей из розового пенала с двумя лошадьми, я внесла первые цифры в расчерченную заранее диаграмму.

Положив начало диаграмме, я принялась за распускание первого ряда. Преимущество № 16 – старенький радиоприемник заливался Богемой. Разумеется, я выбрала классическую станцию: я нуждалась в страстной встряске и безмерной, неуемной тоске. Проще умереть, чем утихомирить подобные эмоции, служившие мне мотивацией. Розовые сопли популярных песен меня бы только расслабляли. Я так думаю. Разумеется, жесткий рэп Доктора Дре и «Санз-ов-Калал», которых я предпочитаю слушать сейчас, семнадцать лет спустя, дали бы точно такой же результат, как и любая слезливая любовная опера. В настоящее время, будучи взрослой, я врубаю гангста рэп во время своего ежедневного воркаута – курса молодого бойца морского пехотинца. В дополнение к нему отставной сержант, которого я наняла в качестве тренера, рявкает мне в лицо, что я «дерьмо». Но режущие ухо мотивы работают, потому что после пятнадцатимильного спринта и на девятьсот девяносто девятом скручивании вперед сержант не может удержаться от невольной улыбки, которую он тем не менее пытается от меня скрыть. Никто и никогда меня больше не похитит.

Конец ознакомительного фрагмента