Дом алфавита - Юсси Адлер-Ольсен Страница 19

Он уснет — не важно, хватит у него смелости или нет.

Сосед справа лежал на боку, уставясь на подушку Брайана мертвыми глазами. Из-под одеяла без конца доносились приглушенные звуки, — судя по всему, он, сам того не осознавая, пускал газы.

Это было последнее ощущение Брайана перед тем, как он провалился в сон.

В День памяти героев им дали послушать речь Гитлера. За те два месяца, что они провели в больнице, подобное случилось впервые. По такому случаю включили отопление и зажгли все лампы на потолке. Санитары протянули по центру комнаты провода к маленькому громкоговорителю на столе у торцевой стены.

В ожидании все загудели, без конца переминались с ноги на ногу, покачивались и расхаживали по комнате. Во время речи фюрера большинство медсестер сложили руки на груди и улыбались, зачарованно слушая его. Сосед Брайана слева пробыл в сознании всего пару дней и ничего не понимал, а вот взгляд лежавшего справа приобрел еще большую дикость, и он начал хлопать в ладоши, пока все это не прекратил санитар.

Брайан впервые побывал на сеансе электрошоковой терапии всего лишь день назад. Поэтому привести в порядок мысли стало сложнее. Его все эти восхваления сбивали с толку. Как вообще можно понять, что там выкрикивает искаженный металлом истеричный голос? Шоковая терапия затмила даже воскресный концерт по заявкам в честь оставленных жен, молодоженов и юбиляров.

Но людям концерт нравился, они махали руками и улыбались. Музыка из оперетты и фильмов, Цара Леандер и «Es geht alles Vorüber» [2]. В такие дни казалось, что война и не начиналась.

В остальные дни сомнений не возникало.

«Все пройдет!» Брайан заставил себя так думать, когда его в первый раз вывели в коридор через полосатую стеклянную дверь.

В процедурном кабинете побывали уже многие. Возвращались они вялыми и зачастую потом несколько часов лежали без признаков жизни, но затем приходили в себя, — судя по всему, ничего страшного с ними не случилось.

Всего в коридоре было шесть дверей, помимо двери палаты, — ее Брайан видел только снаружи. В торцах коридора располагались выходы, в самом конце слева — комната отдыха медсестер и обслуживающего персонала. Затем шла дверь в процедурный кабинет, а следом еще две двери, — как предполагал Брайан, помещения за ними предназначались для врачей.

В предпоследнем помещении его ждали несколько медсестер и врачей. Не успел он что-то понять, как его грубо привязали кожаными ремнями, сделали укол и подвели к вискам электроды. Удары тока мгновенно его парализовали, и на несколько дней все ощущения притупились.

Обычно серии лечебных процедур состояли из одного сеанса шоковой терапии в неделю на протяжении четырех-пяти недель, затем делали перерыв. Пока Брайан не мог сказать, когда процедуры повторятся, но основания на то имелись. Во всяком случае, у первых пациентов после месячного перерыва началась новая серия. Во время перерыва их кормили таблетками. Всегда одними и теми же, каждому давали одну или две в день.

Брайан боялся того, что способно сотворить с ним подобное лечение. Картины, за которые он раньше цеплялся, медленно блекли. Меркли и притуплялись представления о том, как он вновь увидит своих близких, поговорит с Джеймсом или просто прогуляется без всякого надзора под серым проливным дождем. Память его разыгрывала: то к нему приходили детские воспоминания о соседней улице в Дувре, а то на следующий день он не мог вспомнить, как сам выглядит.

План побега расстроился еще до того, как полностью сложился.

Аппетит тоже падал. Когда Брайан разглядывал себя раз в неделю под душем, он видел, как у него все сильнее выпирают тазобедренные суставы, а верхнюю часть тела портят торчащие ребра. И дело не в том, что еда ему не нравилась — временами она даже была вкусной: картофельные блинчики и гуляш, суп и консервированные фрукты, — просто аппетита не было. Сеансы электрошоковой терапии закончились, и тело кричало, требуя энергии, но Брайана могло вырвать от одной мысли об утренней овсяной каше и куске ржаного хлеба с маргарином. К тарелке он даже не притрагивался, а его никто и не заставлял. В себя впихнуть он мог только вечерний бутерброд с остатками ужина, а иногда сосиску и сыр — если времени хватит.

Джеймс лежал в своем углу: шли дни, а он слушал, спал и теребил платочек Джилл, постоянно лежавший рядом — под матрасом, под простыней или под его ночной рубашкой.

Первые пару недель они не вставали с кроватей, но постепенно пациенты стали сами ходить в туалет, и ждать медсестер с суднами приходилось гораздо дольше. Брайан пополнил свой словарный запас фразой «Schieber, Schieber» [3]; но невыносимым становилось ожидание, пока в санитарной комнате задребезжит крышка, а на одеяло наконец приземлится эмалированный сосуд.

Первым встал Джеймс. Как-то утром он пошевелил пальцами ног и стал ходить от кровати к кровати, собирая на тележку оставшуюся после завтрака посуду. Брайан задержал дыхание. Он идеально играл роль — передвигался мелкими прыжками, сползшие гетры едва прикрывали лодыжки. Руки судорожно прижаты к телу, двигался он неуклюже, шея окаменела — ему пришлось поворачиваться всем телом каждый раз, когда взгляд замечал что-то новое.

Брайана подвижность Джеймса обрадовала. Так они скоро смогут побеседовать.

Через несколько дней от этого занятия Джеймса отстранил сосед. Как только Джеймс зашевелился, крупный мужчина, весь в оспинах, вылез из кровати и тихо встал, наблюдая за уборкой. Затем он взял Джеймса за плечо и пару раз погладил по волосам, после чего уверенно и решительно довел Джеймса до его кровати и мягко подтолкнул его голову к подушке. Отныне медсестрам помогал тот самый рябой пациент: когда представлялась возможность, он бродил и ухаживал за прочими.

С Джеймса он буквально глаз не спускал: если у него ночью падала с кровати подушка или во время обеда появлялись крошки на одеяле, он вставал с кровати, чтобы все поправить.

Изначально он лежал напротив Брайана. Но в тот день, когда одного из соседей Джеймса увезли в морг, рябой по собственной инициативе перешел на его место. Кто-то из молодых медсестер пытался вернуть его на прежнее место, а он жалобно скулил и хватал их за руки своими огромными ладонями. Когда наконец пришла старшая медсестра, он спокойно спал в новой постели.

В итоге его там и оставили.

После неудачной попытки найти себе занятие Джеймс начал вставать только умыться или в туалет.

Когда Брайан впервые сам встал с кровати, после сеансов шоковой терапии миновала пара дней.

Он, как всегда, мыл руки и лицо — в его семье эту процедуру в шутку называли «высокий воротник и длинные рукава», — и тут голова закружилась, его стало тошнить. Опрокинулся таз с мыльной водой, и кусок мыла из чистящего порошка с опилками упал на пол и рассыпался. В этот момент в палату вошла одна из самых косных медсестер. Вместо того чтобы ему помочь, она стала ругаться из-за воды, растекающейся по полу темной лужей. Затем потащила его в противоположный конец палаты, подальше от процедурных, — Брайан по дороге едва не упал и оставлял на свежевымытом полу лужицы рвоты.