Дом алфавита - Юсси Адлер-Ольсен Страница 20

В выложенное белым кафелем помещение свет попадал из большого, завинченного болтами окна — оно обрамляло другие здания на фоне заснеженных утесов. Не тратя времени на разговоры, медсестра заперла его в туалете. Брайан тяжело опустился на колени перед унитазом и с глухим стоном вывалил остатки дурноты. Когда утихли спазмы в животе, он сел на холодный фаянсовый унитаз и осмотрелся.

Окон в туалете не было — хватало света над дверью. Исследовав все мелкие трещины и царапины, Брайан растянулся на полу и постарался осмотреться получше. Перегородка держалась на ржавых металлических прутах, утопленных в цементный пол, за ней находился еще один туалет, а дальше — кирпичная стена. Узкая дверь в противоположной стене вела в кладовку — оттуда медсестры носили постельные принадлежности, а уборщица прятала там метлу и ведро. Брайан видел, как туда-сюда носят инвентарь и белье. В углу, должно быть, ванная, а дверь рядом с окном, наверное, ведет в санитарную комнату.

Обратно в палату его привели перед самым обходом и с улыбкой потрепали по щеке — он не мог не улыбнуться в ответ.

С тех пор Брайан начал вставать с кровати по несколько раз в день. В первый день он попытался заговорить с Джеймсом и пошел за ним, задержавшись лишь на какие-то секунды, когда тот решил сходить в туалет. Но толку было мало. Какой бы удачной ни была представившаяся возможность, Джеймс торопливо уходил в противоположном направлении, едва заметив Брайана.

Появлялись и другие случаи: как правило, после проверки в середине дня, когда в палате царил относительный покой, Брайан, прохаживаясь, пытался переглянуться с Джеймсом, но безуспешно.

В итоге Джеймс начал вставать с кровати, только когда Брайан спал.

Он просто-напросто не хотел иметь с Брайаном ничего общего.

В том, что время текло не как положено, виноват был Человек-календарь. Так Брайан звал пациента, лежавшего с ним в одном ряду, напротив Джеймса. Его-то короткие ноги и болтались над носилками Брайана во время поездки в грузовике. Веселый, молчаливый, постоянно лежавший в кровати человечек, чье единственное занятие — нацарапать сегодняшнее число на собственной медкарте. Долгое время медсестры злились и наказывали его, уменьшая порции еды и рассказывая врачам вымышленные истории во время обхода, — те решили, что он буйный, а потому обошлись с ним крутовато. В итоге иногда после сеанса шоковой терапии у него начинались судороги — он весь выгибался в постели, как лук.

Спасение пришло к нему благодаря прибытию новой группы пациентов: в один прекрасный день они прошагали по двору к расположенному в глубине комплексу зданий. Сопровождали их три молоденькие медсестры — они сменили нескольких наиболее ретивых мучителей Человека-календаря. Через несколько дней самая хрупкая из этих девушек — чуть моложе Брайана с Джеймсом — выдала ему маленький блокнот с шершавой серой бумагой и вбила над изголовьем кровати гвоздь без шляпки, — таким образом, все проходящие мимо могли лицезреть его каждодневный труд.

Как Человеку-календарю удавалось отслеживать дни после шоковой терапии, Брайан понять не мог. Он лишь отмечал, что пропуски всегда — и с величайшей точностью — чудесным образом восполняются.

Хотя уже наступил апрель, в палате было сыро, и пациентам разрешали по ночам укрываться двумя одеялами. Носки Брайан никогда не снимал, стараясь получше укутаться от сквозняков, гулявших у внутренних ставень и вдоль изголовий. В последнее время многие подхватили простуду — лежали в постелях, дрожа и кашляя.

Вообще говоря, тот самый рябой пациент редко обращал внимание на холод, но тем вечером он подошел к Брайану уже в третий раз и укутал одеялами. Снаружи чуть-чуть унялся ветер, и в палате стало тихо. Лежавший с закрытыми глазами Брайан почувствовал, как огромные ладони аккуратно подтыкают одеяло и, словно кошачьи лапки, тихонько глядят его по лбу. Потом он осторожно потрепал Брайана по щеке, как ребенка, пока тот не открыл глаза и не улыбнулся. И вдруг рябой неожиданно прошептал ему на ухо несколько слов — у великана даже выражение лица на мгновение изменилось. Чуткий, осмысленный взгляд моментально запечатлел все черты Брайана, а затем вновь расплылся. Потом он повернулся к соседу Брайана, потрепал его по щеке и сказал: «Gut, gu-u-ut!» [4]

В конце концов он уселся на стул в проходе и уставился в сторону Джеймса. Два пациента — они лежали рядом с рябым — подняли голову; их силуэты четко выделялись на фоне окна и сиявшего за ним лунного света. Они тоже посмотрели в сторону вытянувшегося на постели Джеймса.

Брайан скосил глаза на кончик носа, но вот его взгляд блуждал по комнате. Насколько ему было видно, в палате все спали. Периодически до него доносилось свистящее эхо, а затем тени снова опустились на постели. Снова послышался шепот — Брайану стало неуютно, а сон ушел.

Так что же он услышал: тихий шепот или это от ветра дребезжали оконные стекла?

Наутро рябой все еще сидел на стуле. Пока все спали, в палату пробрался пациент, бривший их через день: при виде товарища, храпевшего с опущенной головой, его разобрал хохот — к нему тут же бросилась дежурная медсестра и увела в его палату. Она отвесила рябому подзатыльник и покачала головой, когда тот попытался ее умилостивить, убежав за ее фартуком.

Затем она, уже совсем проснувшись, вздохнула и приступила к обычным делам.

Кому-то из пациентов становилось лучше. Сосед Брайана смотрел уже не так пристально и без прежней апатии, он стал спокойнее, и медсестры постоянно хлопали его по плечу — с ними время от времени он пусть отрывисто, но все же разговаривал. Кто-то из пациентов начал вставать с постели — эти чаще всего сидели за столом в дальнем конце палаты и рассматривали яркие журналы санитаров: любовь, романтика, альпийская идиллия. Иногда два санитара постарше собирали небольшую компанию и играли в карты.

Постепенно днем стало выглядывать солнце, и все больше пациентов вставали и смотрели в окно, на веселящихся, играющих людей из других корпусов больницы. Солдаты СС с обычными ранениями играли в ножички, камешки, мяч или чехарду. Скоро их выпишут.

У Брайана получалось следить за всем происходящим во дворе — надо было только сесть у изголовья, поджав ноги, и вытянуть шею. Так он мог просидеть часами, глазея на небо над смотровыми вышками у ворот, холмы и леса за ними.

А еще в такой позе он мог дотянуться до верхушек стоек кровати, осторожно снять с них деревянную заглушку и затолкать свои таблетки в металлические трубки изголовья. Когда сеансы шоковой терапии закончились, он старался не глотать таблетки, которые совали ему в рот. Одну он иногда проглатывал, а порой таблетки успевали частично раствориться, прежде чем у него появлялась возможность выплюнуть их в ладонь; но все получилось так, как он и рассчитывал. Постепенно голова у него прояснялась. Появилось желание сбежать.

Из всей массы рассеянных сумасшедших лишь один человек видел, как он прячет таблетки в ножке кровати. Тот самый, кто в первый день смотрел прямо в жалящие струи душа. Вначале этот тощий мужчина постоянно себя истязал и поэтому по большей части лежал в смирительной рубашке, парализованный действием лекарств. Теперь, через три месяца, он всегда лежал тихо как мышь, положив руки под щеку, поджав ноги и таращась на остальных. Брайан почувствовал на себе его взгляд в ту секунду, когда запихивал таблетки, — ответом ему стала веселая улыбка. Позже Брайан прошелся вдоль кроватей и остановился у постели этого человека. Черты лица разгладились, а когда Брайан склонился над ним, он его как будто даже не узнал.