Антихрист - Питер Джеймс Страница 3

Джона Картера Моррис счел англичанином. Он был чуть старше своей жены – от тридцати до тридцати пяти. Одет со вкусом: длинное твидовое пальто, костюм от «Босс», зимние туфли с пряжками. Скорее всего, телевизионщик или рекламщик. Прямые черные волосы, приятное сухощавое лицо, немного мальчишеское, но решительное – наверное, в твердости характера этому парню не откажешь. Моррис посмотрел на его черный БМВ МЗ. Ни пятнышка, так и сверкает лаком. Отлично дополняет образ мистера Картера. Мистер Картер Само Совершенство. Удивительно, что на машине не персонализированный номерной знак, а обычный, судя по которому ей уже четыре года. Пижонская колымага.

Не отрываясь от Джона, Сьюзан тихо спросила, выпустив изо рта облачко пара:

– Мы можем его себе позволить?

– Нет. Скорее всего, не можем.

Она чуть отстранилась и посмотрела на него. В свете утреннего солнца ее глаза были синими, как лазурит. В эти глаза Джон влюбился семь с половиной лет назад и не переставал любить их по сей день. Она улыбнулась:

– И?..

Предыдущие владельцы уехали из Англии. Дом пустовал, а они продолжали платить за него налоги. Может, они снизят цену, если пообещать им быстро оформить все документы?

Джон улыбнулся и ничего не ответил. Покупка этого дома – безрассудный поступок, но разве мало он совершал в жизни безрассудных поступков?

Человек, которого боялись столь многие, с видом важного вельможи сидел в своем кабинете.

Черты его аристократического лица с годами приобрели некоторую костлявость, но все же оно сохранило тот особый нежный оттенок, который присущ только представителям знати. Его серым глазам, проницательным и ироничным, не нужны были ни очки, ни контактные линзы. Его темно-русые волосы, прочерченные элегантными седыми прядями, были отброшены с висков назад.

Его костюм был сшит на Савил-роу, по зеленому шелковому галстуку бежали крылатые кони, черные ботинки, скрытые сейчас от глаз письменным столом, блестели, словно зеркало. Его длинные тонкие пальцы с прекрасным маникюром перелистывали компьютерную распечатку. Вся его фигура излучала уверенность. Ему можно было дать от силы пятьдесят пять лет.

Его звали Эмиль Сароцини.

Он был живой легендой. Он вращался в высших кругах послевоенного общества – в основном на Французской Ривьере, проводя время в увеселениях на яхте семьи Докер в Каннах, обедая с Бардо в Сен-Тропезе, завтракая с семейством Гримальди в Монако; или в США, где он принимал в своем доме таких звезд, как Мансфильд и Монро, и где его самого принимали в аристократических семьях Вандербильтов, Рокфеллеров и Меллонов. Ходили слухи, будто сам Уорхолл написал для него целую серию картин, которая по распоряжению мистера Сароцини никогда не была показана публике. Поговаривали также, что в Англии, для того чтобы отмежевать его от скандала Профьюмо, понадобилось влияние Асторов.

Некоторые рассказы об Эмиле Сароцини вызывали недоверие, а от иных и вовсе мороз продирал по коже. Были и истории, которые никогда не рассказывались, потому что у мистера Сароцини везде есть уши, а любая нелояльность карается самым жестким образом.

Любая мелочь, касавшаяся мистера Сароцини, была окружена роем сплетен и домыслов. Это относилось и к его истинному возрасту, который для одних был поводом для горячего спора, а для других – зловещей тайной.

Все работающие на мистера Сароцини были в той или иной мере заинтригованы его личностью и фактами биографии. Словно магнит, он то притягивал их, то отталкивал, в зависимости от того, каким полюсом обращался в их сторону. Интрига, тайна и домысел – эти три тени сопровождали мистера Сароцини в течение всей жизни. Очень немногим людям посчастливилось не подпасть под его влияние.

Человек, который нес мистеру Сароцини ожидаемую им информацию, знал о нем больше, чем любой другой живущий на земле человек, и поэтому боялся его сильнее, чем все прочие.

Кунц открыл двойные филенчатые двери и вошел в секретарскую комнату. Секретарша была стражем кабинета мистера Сароцини, и даже немногим избранным очень редко удавалось добраться до ее приемной. Но на Кунца она даже не взглянула.

Позади секретарши через открытые двери кабинета был виден сам мистер Сароцини, статичная фигура которого напоминала статую египетского бога в главном зале храма. Большая часть кабинета была погружена во тьму. Единственное пятно света, источником которого служила настольная лампа, выхватывало из полумрака аккуратную стопку бумаги, записную книжку в кожаном переплете и часть поверхности стола. В кабинете было большое окно, но жалюзи на нем предусмотрительно опустили, чтобы не допустить в помещение яркого света утреннего солнца.

Кунц имел шесть футов шесть дюймов роста, он обладал широкими плечами куотербека и грубо вылепленным лицом боксера. Его волосы были коротко острижены. Как и всегда, он был одет в неброский костюм-двойку, на этот раз темно-синего цвета. И, как всегда, он уделил много внимания галстуку, завязанному идеально ровным узлом, и туфлям, которые были начищены до зеркального блеска. Все его костюмы шил портной мистера Сароцини, но, несмотря на дорогой материал и качество пошива, он никогда не чувствовал в них себя совершенно свободно. Посторонний человек принял бы его за вышибалу, работающего в ночном клубе, или за военного в увольнении, надевшего гражданскую одежду с чужого плеча.

На пороге кабинета Кунц нервно сглотнул, поправил узел галстука, бросил взгляд на туфли, застегнул на все пуговицы пиджак. Он знал, что по части внешнего вида он подводит мистера Сароцини, но во всем остальном – в учении, в выполнении поручений и приказаний своего учителя – он был на высоте. И Кунц гордился этим.

Мистер Сароцини дал ему все, он сделал из него человека, но Кунц знал, что он с такой же легкостью может отнять у него все пожалованное ему, и осознание этого вливалось отдельной струей в огромное озеро страха, который испытывал Кунц перед этим человеком, и подпитывало его рабскую преданность мистеру Сароцини.

– Ну? – произнес мистер Сароцини и выжидательно улыбнулся.

Кунц подошел к столу. Улыбка мистера Сароцини успокоила Кунца, и он почувствовал к нему такую огромную любовь, что захотел обнять его, как отца. Но это было невозможно. Много лет назад мистер Сароцини запретил ему выражать свою любовь посредством физического прикосновения. Поэтому Кунц протянул ему через стол конверт и вытянулся, демонстрируя внимание.

– Ты можешь сесть, Стефан, – сказал мистер Сароцини. Он распечатал конверт и немедленно погрузился в изучение его содержимого.

Кунц с прямой спиной сел на краешек стула, когда-то принадлежавшего оттоманскому принцу – он забыл, как его звали. В кабинете мистера Сароцини было много ценностей и старинных вещей, но здесь присутствовало также и кое-что, чего не создать искусственно ни с помощью денег, ни с помощью обстановки – это был запах власти и силы, источаемый этой комнатой.

Кунц чувствовал себя как Алиса, попавшая в мир, где все вокруг непривычно большое. Его подавлял немыслимых размеров стол, огромные шкафы, выстроившиеся вдоль одной стены, картины размером с небоскреб, висевшие на другой, скульптуры, бюсты и статуэтки, бросающие на него высокомерные взгляды, ряды облеченных в кожу томов, презирающих всякого, кто менее начитан, чем их владелец. Он перевел взгляд на мистера Сароцини.