Серая слизь - Алексей Евдокимов Страница 31

А вот неинтересно про нее писать. Хоть и красивый город (был!), и немалый, и портовый. И больше – окраина империи (была опять же), место стыковки какого ни есть Востока с каким ни есть Западом… Ан – при всех бонусах, нет у этого места своего лица.

Засада – в несоответствии того города, который в результате всех исторических пертурбаций получился, тому городу, каким Рига должна была стать по сути своей. Она должна была стать городом, без дураков, великим. Но не столицей, нет – проходным двором. С Востока опять же на Запад и обратно. Ну да, ну да – из России в Европу.

Собственно, и генетически Рига, крепость, построенная Ливонским орденом на землях совершенно диких еще балтийских племен в начале тринадцатого века, – восточный форпост Запада. Каковой после Петра Великого, отбившего Ригу уже у шведов, стал западным форпостом России.

И в этом именно качестве Рига почти-таки стала реальным мегаполисом, средоточием жизни экономической и культурной. Причем дважды. И оба раза – почти.

И оба раза все обломилось.

Первая попытка была – перед революцией, когда на фоне общеимперской индустриализации-капитализации Рига со своими “Руссо-Балтами”, со своей космополитической смесью немецкого наследия, русского вливания и пробуждающегося латышского национального самосознания действительно была одним из самых динамичных городов гигантской страны, одним из главных ее портов и культурных центров. И эта вот Рига кончилась вместе с Российской империей, пережила экономический обвал и мощнейший людской отток – и на несколько десятилетий ухнула в прозябание столицы мелкого провинциального государства в зоне санитарного кордона Европы у границ страшного ЭсЭсЭсЭра.

Второй заход – времена позднего совка. ВЭФы, РЭЗы, “Радиотехники”, западная витрина, прибалтийский культурный либерализм. Население приближалось к лимону, для строительства метро уже делали пробы грунта. Про то, что творилось в культурной жизни, вон г-н (сеньор) Троицкий как красочно говорит… И снова все кончилось – вместе с империей. И снова – что мы имеем? Столицу мелкого провинциального этнократического государства с изоляционистской идеологией и хуторским образом мышления в зоне санитарного кордона НАТО (население сокращается, про метро все забыли). В утиль.

Вот она, концепция сюжета. Рига, безусловно, была проектом имперского масштаба. Двухсерийный крах этого проекта – это облом двух редакций империи. Мне жалко этого проекта: ей-богу, он виделся импозантным. И мне, черт побери, жалко этой империи – вовсе не потому, конечно, что я ностальгирую в кулачок по Православию-Самодержавию, по Его Императорскому Величеству на белом кобылй, по парадам на Ред-Сквер, выводку зомбаков на мавзолее и прочей государственнической херне, которую я видал не то что в гробу – осиновым колом проткнутой (никогда меня не очаровывали атрибуты никакого государства и никакой власти – это, наверное, уже специфика личного опыта человека, выросшего на фоне многоступенчатого государственного развала и государственного предательства). А потому что я, как и было сказано, – гражданин этой империи в силу национальной принадлежности.

И город, в котором я живу, и сам я как представитель своей нации – мы такие “каспийские монстры”, советские экранопланы, одни из последних масштабных высокотехнологичных имперских разработок. Здоровенная была штука, диковинная на вид и дерзостная по замыслу, с беспрецедентными возможностями…Так и не успели ее толком реализовать. А ведь классно, мать вашу, было придумано!..

Может, слишком классно. Не случайно же закон неубывания энтропии среагировал именно на нас?..

Вилнис, Никин двоюродный брат, работал начальником техчасти информагентства BNS. Я его почти не знал, но пару раз видел: интеллигентный худощавый мужик лет тридцати с лишним, с ухоженными усиками и мягким выговором. Неглупый. Приятный. Женат. Ребенку – сыну – сейчас, кажется, пять…

Полтора года назад Вилнис – “внезапно, без объявления войны” – огорошил родню известием: он уезжает. С женой и сыном. В Сибирь. В Красноярский край. В колонию к Виссариону. С работы уволился. Жилье и имущество продал. И уехал. И с тех пор никто, ближайших родственников включая, ничего о нем не слышал.

До минувшего января, когда Вилнис позвонил Нике на мобильный. Она обрадовалась было: кузен нашелся – рановато, как оказалось. Слегка смущенный Вилнис пояснил, что собирался вообще-то звонить кому-то другому… но вот набрал номер автоматически, бывает, да-да… но тебе я тоже перезвоню, обязательно, непременно, само собой… И снова пропал.

Вообще виссарионовская организация, основанная в девяностом в Минусинске на базе местного Уфологического центра “по указанию из космоса” бывшим слесарем, художником и милиционером Сергеем Торопом (ставшим, приняв “крещение от самого Отца Небесного”, Виссарионом), называется “Церковь последнего завета”. (Мента-пророка я видел как-то по ящику: ангелоподобный лик, сусальная улыбка, каштановая волна волос, васильковые глаза.) Самые упертые адепты, числом в пару тысяч, со всего бывшего Союза обитают вблизи озера Тиберкуль в отгороженном от мира религиозном изоляте в условиях практически первобытных и на строжайшей вегетарианской диете. Туда Вилнис и уехал.

Еще пару лет назад виссарионовские “заветчики” с их шестнадцатью только российскими организациями в списке зарегистрированных Минюстом РФ новых религиозных движений занимали пятую позицию. Уступая Обществу сознания Кришны (97 организаций), Церкви Божией Матери Державной, она же бывший Богородичный центр (29 организаций), Церкви Христа (24) и язычникам (19). И опережая Мунистскую ассоциацию “церквей объединения” (10), сайентологов, “Духовное единство” толстовцев и “Живую этику” рериховцев…

С некоторых пор я – специалист по данному вопросу. О чем уже готов пожалеть.

Что-то не нравится мне происходящее. С самого начала оно мне не нравилось.

Хотя что тут считать началом, понятно не слишком. Может, тот звонок Леры с сообщением, что по делу “Нового Ковчега” – точнее, никакого не “Ковчега”, вестимо, а старых моих заочных знакомцев Маховского и Яценко, – таки готовят процесс. И что адвокат Маховского очень – ну очень! – хочет нового психиатрического освидетельствования своего клиента (и признания его, бедолаги, невменяемым)…

А может, уже этот звоночек, свеженький. Сегодняшний. От некоего Никиты Яценко (“…Вы, вероятно, меня помните…”) С просьбой о встрече. Переходящей в ультиматум…

Хотя, если по совести – считать надо с того плохо памятного мне момента, когда я взялся (без чрезмерного, кстати, энтузиазма и сколь-нибудь ясного представления о перспективе) за работу, что спустя много времени и разных более-менее непредсказуемых событий принесла мне… кое-что. Например, какие-никакие имя и статус, которыми я по мере возможности пользуюсь сейчас. А также энное количество проблем, которые, возможно – вероятно! – воспоследуют в самое ближайшее время…

Момент, о котором идет речь, имел место два года назад. Я тогда был – отнюдь не я нынешний. В профессиональном отношении. Точнее, в отношении профессиональной специфики. По крайней мере, ни с какого рода криминалом не работал и работать не помышлял. Снимал про серфингистов, которые каждый год собираются на Колке, – там хорошие волны и свой “северный Казантип”. Сделал нарез из интервью с бывшими местными-молодыми, успешно обосновавшимися в Штатах и Канаде (фильм стал вдруг маленьким хитом, на сеансы в Киногалерее, к изумлению ее дирекции, ломанулся народ – на полу сидели… Дело, правда, было не в художественных достоинствах, а в чисто практическом интересе: куча молодняка из Латвии нацеливается сваливать тем же североамериканским маршрутом)… Про самоубийство Димы Якушева мне рассказал ФЭД – причем Дима не был даже его близким знакомым: Федя общался с Микушевичами, семейной парой (он музыкант, она учительница), затеявшей когда-то подобие молодежного литературного кружка, и Дима еще школьником туда ходил (Микушевичи о его юношеских писаниях отзывались самым восторженным образом).