Серая слизь - Алексей Евдокимов Страница 32

Когда Якушеву было восемнадцать, он связался с какой-то вроде бы сектой – причем что за секта, толком не знали ни родители (с которыми до того момента у Димы, домашнего ребенка, отношения были вполне идиллические), ни друзья: в отличие от типичных неофитов-энтузиастов, принимающихся нести свет ново-обретенного знания в массы, Дима про единоверцев глухо молчал и от расспросов последовательно уклонялся. А расспросы были, и чем дальше, тем больше, потому что чем дальше, тем страннее вел себя Дима. Тогдашние стихи его – потом – я читал и сам: видно было, что парень, действительно, отчетливо талантливый – и абсолютно сумасшедший. И – может, конечно, это искажение восприятия постфактум, но все же – безумие выглядело прогрессирующим… Объявились новые приятели, никогда не представляющиеся по телефону и никогда не заходящие в квартиру. В какой-то момент – без поводов и предупреждений – Якушев просто ушел из дома; родители кинулись его искать, стали обзванивать всех знакомых, и выяснилось, что Дима ночует каждый день в новом месте, всем при этом врет (и каждому врет по-разному) и насчет причин, и насчет планов на следующий ночлег, словом – откровенно путает след, словно избавляется от слежки.

Потом Дима исчез. Через неделю родители получили по почте письмо. Почерк был Якушева, несомненно. “Жить в Cерой Cлизи и быть Серой Слизью полагаю недостойным и противоестественным”. Тэ Чэ Ка. Диму объявили в розыск. Нашли только через три недели. На заброшенной промплощадке где-то на Буллю, в виде обгоревшего трупа. Зажигалка и канистры из-под жидкости для разведения костров валялись рядом. Откровенных признаков насилия и борьбы не наблюдалось, полиция констатировала “самоубийство путем самосожжения”. Дела не заводили.

Димины родители, чтобы самим не сойти с ума, начали искать тех, кто, были они уверены, довел их сына до суицида. И действительно при поддержке прежних, досектантских, друзей Якушева кое-что нарыли. Выяснили, что секта и впрямь имеет место (причем без всякой положенной лицензии от Комитета по делам религий), называется “Новый Ковчег”. Узнали фамилии двоих из не любящих светиться Диминых единоверцев: Яценко и Маховский. Даже узнали, что как минимум один человек, состоявший в “Ковчеге”, – некто Карина Панкова, студентка иняза, – примерно в то же время с тяжелейшим реактивным психозом угодила в психушку на Твайку, где и пребывает, между прочим, до сих пор, не возвращаясь к норме… Родители снова пошли в полицию – и там их снова вежливо отфутболили, сославшись на отсутствие состава преступления. Они сунулись в пару газет, и где-то – кажется, в “Вестях” – вышла-таки байка. Тоже без всяких юридических последствий. Про все это ФЭД мне и рассказал.

Первоначальные мои действия были вполне бессистемными. Ну, поговорил на камеру с самодеятельными расследователями. Со знакомыми Панковой – плюс пара слов психиатра, подтвердившего, что реактивный бред, скорее всего, был спровоцирован, причем дело не обошлось без наркоты, а прогноз вполне неутешителен (почему-то запомнились больничные дверные защелки с вынутыми ручками – последние сестры носили с собой, вставляя в соответствующие отверстия, когда надо было открыть дверь)… Ну, записал ментовский отказ от комментариев (уже слегка нервный). Из разговоров со всем этим народом вдруг всплыл еще один фигурант – и снова с наркотическим мотивом: туроператор, за тридцать, плотно сел на иглу, угодил в больницу, потом в Риндзеле (там центр реабилитации торчков, устроенный на манер макаренковской коммуны) сумел-таки слезть… Я нашел и его, но он со мной общаться не стал.

И все же манипуляции мои несколько всколыхнули болото. Кто-то задергался, кто-то заговорил… Ситуация понемногу прояснялась.

“Новый Ковчег” по всему выходил структуркой достаточно нестандартной. Обычно секта – это либо высокоэффективный пылесос для вытягивания денег из адептов (особенно это касается организаций крупных, от “Нового поколения” до кришнаитов), либо пускай страшненькое, но карикатурное сообщество благостных или агрессивных фанатиков. “Ковчег” не производил впечатления ни того ни другого: квартиры с машинами не выманивались, и вообще, хотя разносортной уголовщиной пованивало ощутимо, деньги нигде впрямую не фигурировали. И само учение “ковчеговцев” (про которое выяснить что-либо определенное тоже было крайне непросто) выглядело не слишком типично. На первый взгляд – очередная вариация апокалиптической секты, с идеей грядущего “конца дней” и спасения избранных. Правда, ждали они скорее не светопреставления, а чего-то вроде нового Потопа – отсюда и “Ковчег”. И готовились не к транспортировке в горний мир, а к тому, чтобы пережить катаклизм. Для чего потребно первым делом глубоко законспирироваться. Конспирация была организована почти профессионально: деление на “тройки” (по тому же принципу, который у мунистов называется “сэндвич” – когда двое “старослужащих” опекают-обрабатывают новичка, в случае с Якушевым этими опекающими как раз и были Маховский с Яценко), причем всякая “тройка” функционирует автономно, контактируя только со “звеньевым” (по четыре “тройки” на каждого), и “звеньевые” тоже существуют обособленно, не зная друг друга… и так далее, не религиозное объединение, а какая-то “Красная Капелла”. Происхождение всей этой шпионской механики стало понятнее, когда удалось (все ж таки механика механикой, а сектантов не готовили на спецкурсах ГРУ) кое-что разузнать и про вероятного гуру “Ковчега”. Та еще фигура.

Всеволод Греков, бывший сотрудник ПГУ (Первого главного управления КГБ, внешней разведки): из органов уволился в начале девяностых, осел в Риге, открыл сыскное агентство (они все тогда открывали сыскные агентства или охранные фирмы, на худой конец работали телохранителями – не откровенно криминализовавшиеся выходцы из гэбэшных подразделений), потом занялся “многоуровневым маркетингом”, вдруг заинтересовался эзотерикой, поварился и у “ледяевцев”, и у иеговистов, – и к концу девяностых основал свой “Ковчег”… Хотя все это я узнал не столько в процессе собственных “раскопок”, сколько уже потом: когда начался шум, ментовское расследование… а частично – от самого Грекова.

Я уже монтировал фильм, когда он мне позвонил. С предложением дать интервью. И условием не показывать лица.

Экс-гэбист совершенно не оправдал моих ожиданий: он не похож был – нимало – ни на искреннего маньяка, ни на корыстного жулика; я даже не обнаружил в нем агрессивной харизмы, свойственной всем лидерам тоталитарных сект. Больше того, Греков производил впечатление человека осмысленного и интеллигентного – хотя вещи говорил вправду странные…

Когда я записал это интервью, я понял: фильм получился.

Георг Стражнов по доброму знакомству сразу запустил “Дезертира с «Ковчега»” в своей Киногалерее. Буквально через три дня позвонил Ансис, продюсер с ЛНТ, предложил показать фильм у них на канале. Все-таки какой-то резонанс история с “Ковчегом” получила, к тому же почти параллельно раскручивался скандал с девушкой-иеговисткой, умершей из-за отказа от переливания крови, – в общем, сектантская тема была на слуху. А дальше уже пошло внеплановое везение.

В “Свенска Дагбладет”, титульной стокгольмской газете, тиснули полуполосный текст; их прибалтийский собкор видел “Дезертира” в элэнтэшном эфире – и зацепился за слово “наркотики” и фамилию Грекова. Оказалось, в Швеции только-только поднялся громчайший хай на тему наркотранзита в и из экс-СССР – туда через нас везли полуфабрикаты и недорогое зелье, обратно – качественную химию западноевропейской выделки. Арестовали кого-то из числа местных ключевых транзитных фигур; арестованному среди прочего вменяли в вину сотрудничество с русской мафией дробь Кей-Джи-Би. В качестве представителя каковых поминался некий В. Грекофф, бывший второй секретарь (читай – штатный резидент ГБ) советского посольства в Стокгольме…