Последняя кантата - Филипп Делелис Страница 31

В двадцать пять лет Зюсмайр проявил очевидный талант в композиции и постигал науку очень быстро. С самого начала Вольфганг признал его своим и проявлял к нему истинное расположение. Он называл его famulus, дружески подчеркивая, что тот является его правой рукой. Сегодня печаль Зюсмайра выражала те же чувства глубокой привязанности, какие Моцарт свидетельствовал ему. Казалось, он потрясен и не в силах сдерживать рыдания.

Жиль взглянул на партитуру «Реквиема», лежащую на низком столике у кровати. Знает ли уже Зюсмайр, что ему предстоит закончить «Реквием»? Констанца, судя по всему, понимает, в какой нищете оставил ее муж, знает, что должна как можно скорее передать «Реквием» заказчику графу фон Вальзегг-Штуппаху. И она, наверное, попросит Зюсмайра закончить его.

Der graue Bote, посыльный в сером, и его не вызывающая доверия маска напугали Моцарта, но пятьдесят звонких полновесных дукатов, которые были первой половиной гонорара, убедили его. В его безденежье от такого предложения нельзя было отказаться, хотя посыльный внушал ему страх.

Зюсмайр закрыл лицо руками и тихо заплакал. Подняв наконец голову, он увидел партитуру, подошел к столику, схватил ее, в волнении перелистал.

Жиль улыбнулся. Зюсмайр остановился на восьмом такте Lacrimosa… Вот отсюда тебе предстоит начать, Франц Ксавер… Не волнуйся, ты почерпнешь из этой партитуры не так уж мало. Тебе повезет, ты найдешь наброски твоего учителя для остальных частей и, главное, у тебя хватит разумения не домысливать новые темы для Communion, [89]которую тебе предстоит написать полностью. Ты вернешься к мотивам Requiem [90]и Kyrie. [91]Спасибо…

В спальню вошла Констанца. Она утерла кружевным платком слезы и подошла к Зюсмайру. Жиля удивило шуршание ее платья с воланами, этого фру-фру, которого современные женщины безжалостно лишены строгими прямыми юбками или ужасными брюками.

— Франц Ксавер, оставьте это, прошу вас, позднее я вам объясню. Ах, Бог мой! Он был прав, предчувствуя, что заказ этого «Реквиема»…

Зюсмайр ничего не ответил и положил партитуру на место.

«Да, — подумал Жиль, — очень верное предчувствие, очень верное… Как и все, я должен был бы прежде всего подумать о… посыльном!»

Он быстро повернулся к окну.

Он стоял там, внушительного вида, в длинном, до полу, плаще, его лицо скрывала совсем простая черная маска, устрашающая больше тем, что она не выражала ничего.

Жиль смотрел на маску, и маска смотрела на Жиля. И в этом противостоянии у Жиля родилось твердое убеждение: из окружения Моцарта посыльный графа Вальзегга, вне всякого сомнения, сейчас больше всего подпадает под подозрение. Граф имел привычку выдавать за свои написанные для него по заказу произведения, и действительно, 14 декабря 1793 года в Виссер-Нейдштадте в память своей жены он предложит к исполнению «Реквием», выдав его за свое сочинение. Чтобы окончательно убедить в этом слушателей, он дирижировал сам. Произведение было настолько прекрасно, что и правда можно было убить, чтобы присвоить его… Но было слишком много свидетелей, знавших, что партитура написана Моцартом, так что обман не мог длиться долго. И главное, к моменту убийства сочинение еще не было закончено… Оставалось одно — какой-то интерес маски… Но, размышляя о виновности посыльного и его хозяина, он, возможно, уходит от истинного виновника.

Жиль в последний раз пытливо посмотрел на маску, он видел ее прямо перед собой… Потом пошел на кухню приготовить себе кофе.

Париж, наши дни

В тот день, когда должны были объявить результаты конкурса по фуге, Паскаль де Лиссак предложил Летисии пойти с ней в консерваторию, но она отказалась. Мысль, что путь до Городка музыки она пройдет с кем-то другим, а не с Пьером, была для нее непереносима.

На площади Сен-Огюстен, когда она остановилась на красный свет, рядом с ее «остином» оказалась открытая машина. В ней, пренебрегая утренним холодом, который в принципе опровергал целесообразность подобных машин, сидели два элегантных молодых человека. На них были шелковые рубашки с шейными платками, кашемировые пуловеры и фланелевые куртки. А на голове — кепки вроде тех, какие носили первые автомобилисты. Тот, что сидел ближе, широко размахивая рукой, подавал Летисии знаки, на которые она не реагировала.

Но он был так настойчив, что она в конце концов опустила стекло. Молодой человек быстро сказал:

— Мадемуазель, мадемуазель, мой друг клянется, что он уже видел вас в Риме, а я хочу ему доказать, что этого не может быть.

Он говорил так серьезно и его тон так не походил на манеру разговаривать обычных любителей приключений, что Летисия весело ответила:

— Должна вас разочаровать: это вполне возможно. Я часто бываю в Риме… Когда он меня видел? — спросила она, втягиваясь в игру пассажира, к огорчению водителя, который смотрел прямо перед собой.

— Так вот в чем вопрос, мадемуазель: где вы были между 1498 и 1499 годами?

— Я выгляжу такой древней? — от души смеясь, спросила Летисия.

— Нет, нет… совсем наоборот. Но мой друг утверждает, будто вы так похожи, что не отличишь, на Мадонну «Пьеты» Микеланджело. Да только вот та натурщица умерла в 1499 году.

— Можете заверить своего друга, это была не я. Но возможно, кто-нибудь из моих прапрабабок послужил моделью…

— Самое лучшее — это убедиться немедленно. Вы не хотите проехаться с нами в Рим?

— Право, сегодня все куда-нибудь хотят меня увезти! Мне очень жаль, но я действительно не могу…

Свет сменился на зеленый, и Летисия поехала в сторону бульвара Малерб, а ее поклонники свернули на бульвар Османн. «Надо будет посмотреть самой», — весело подумала Летисия.

Едва она вошла в вестибюль консерватории, как в глаза ей бросились три картины: направо, около приемной, с поникшей головой сидел один из ее товарищей по классу фуги; в центре, на доске для объявлений, она среди многих других заметила листок с результатами конкурса; и наконец, налево, на самом верху лестницы, стоял старый Леон. Скрестив руки за спиной, он с блаженной улыбкой смотрел на нее.

Летисия прошла прямо к доске объявлений, и все три картины мгновенно снова промелькнули в ее голове. Наконец она ясно увидела лист с фамилиями.

Она получила первую премию.

Она прикрыла глаза и подумала об опущенном взгляде Мадонны «Пьеты» Микеланджело… Она добилась своего. Все эти годы труда, ограничений, строгой дисциплины вознаграждены. А почему бы и нет, ведь сокурсники считали ее талантливой.