Последняя кантата - Филипп Делелис Страница 32

Она была одна. Она отказала Паскалю в праве пойти с ней. Отец должен был уехать в деловую поездку. Мать всего лишь попросила ее позвонить, когда будут известны результаты. Пьер мертв…

— Мои поздравления, мадемуазель Форцца.

Это был старый Леон. Она не заметила, как он подошел, и сразу же решила, что пойдет отпраздновать свой успех с лаборантом. Она взяла его под руку и потащила в кафетерий. Подняв стакан с перье, старик снова рассыпался в комплиментах:

— Нелегкое было задание в этом году.

— Оно никогда не бывает легким, Леон.

— Я сразу поспешил послушать вашу композицию. Вы знаете, что ее будут исполнять в аудитории для публики?

— Да… да… Я вот думаю, кому это может быть интересно?

— Но, мадемуазель… всем, конечно же, всем! Подумайте сами! Первая премия! Кто знает, может, вы станете первой известной композиторшей.

— Вам не кажется, что слово «композитор» в женском роде звучит забавно?

— Да, но такое слово существует, я проверил…

— Это меня утешает. Почему вы говорите, что в этом году была трудная тема?

— Потому что я слышал, как это сказал профессор Дюпарк одному из своих ассистентов. Он сам выбрал сюжет и…

— Простите… — в замешательстве перебила его Летисия.

Леон привстал и с беспокойством взглянул на собеседницу.

— Так вот, профессор Дюпарк говорил своему ассистенту что-то вроде того: «В фуге в этом году они хватят лиха». И я так понял, что тема будет очень трудная. А уж если вы хотите знать, что я думаю, то скажу: мсье Дюпарк меня не очень этим удивил.

— Да, да… Тема была довольно трудная, — словно для себя проговорила Летисия.

Она быстро попрощалась с Леоном и направилась к кабинету профессора Дюпарка. По пути она попыталась вспомнить о разговорах, которые ходили на его счет и которые она отметала как досужие сплетни. Огюстен Дюпарк был профессором истории музыки с незапамятных времен. Рассказывали, правда, без большой уверенности, будто у него были какие-то неприятности во время войны в Алжире. Казалось, профессор не обращал внимания на скандальную репутацию. Это был строгий, суровый господин, который прогуливал свою бабочку и свою трость с видом, что окружающий мир его абсолютно не интересует. Уже много лет он работал над монументальной «Историей музыки», два тома из которой уже увидели свет и были весьма сдержанно приняты критикой из-за новаторских тезисов, высказанных автором: он утверждал, что музыка родилась в примитивной кельтской общине. Все это крутилось в голове у Летисии, когда она постучала в дверь кабинета профессора Дюпарка.

— Войдите!

Голос прозвучал бесстрастно, как-то механически. Летисия открыла дверь. Огюстен Дюпарк сидел за письменным столом и писал среди нагромождения нот и бумаг. Пачки перевязанных книг и партитур на полках занимали большую часть кабинета, потому что профессор Дюпарк, презрев правила безопасности о допустимой норме книг и бумаг в новых помещениях консерватории, заставил все стены до потолка стеллажами.

Он продолжал писать, и Летисия смиренно стоя ждала, когда он соблаговолит отложить свое перо. Профессор чуть повернул голову направо, и его острый профиль четко вырисовался на фоне окна за его спиной. Потом он снова начал писать и, не поднимая головы, коротко спросил:

— Ну что?

Летисия растерялась, и на какое-то мгновение у нее проскользнула мысль, не обратиться ли ей к кому-нибудь другому.

И тут Дюпарк перестал писать и поднял взгляд на Летисию.

— А-а, Летисия? Так это вы? Я вас не узнал. Примите мои поздравления с первой премией.

— Спасибо, мсье. Говорят, что тему выбрали вы.

— Правильно. Она вам понравилась, если судить по результату. И еще — вы с таким вдохновением говорили о ней на вашей маленькой вечеринке.

— Почему вы ничего не сказали мне, когда я спросила, откуда возникла тема фуги?

— Видите ли, Летисия, сейчас, когда результаты известны, я не делаю из этого тайны, но в тот вечер… Вы и правда хотели бы, чтобы я рассуждал о теме конкурса, которую сам предложил? Нет… даже в моем возрасте у меня еще осталось немного скромности.

Его объяснение прозвучало убедительно. Однако, если королевская тема, как, похоже, полагает Беранже, явилась причиной убийства Пьера, она должна узнать об этом как можно больше.

— Такое задание по фуге было по меньшей мере… странным.

— Странным? Почему же?

— Тема Баха, вывернутая наизнанку… я не думаю, чтобы подобное когда-нибудь было. Почему вы выбрали такое задание?

— А почему вы хотите узнать это? Я не думаю, чтобы в этом был особый смысл. Так, по наитию, по интуиции…

Дюпарк смотрел на Летисию маленькими хитрыми глазками, и она почувствовала, что не продвинется вперед, если не объяснит ему все.

— Я спрашиваю об этом потому, что убеждена: в оригинале, в теме самого Баха, есть… скажем, ошибка, и, следовательно, в зеркальном обращении темы это проявляется.

Казалось, Дюпарк вдруг утратил свою уверенность. Он встал и, не отводя взгляда от Летисии, сделал многозначительную паузу, обошел свой стол. Потом, скрестив руки за спиной, он начал мерить шагами небольшое пространство между столом и входной дверью.

— Что вы хотите этим сказать?

Летисия и сама не знала. Она просто решила пустить ему пыль в глаза. Но теперь нельзя было отступать.

— В теме есть своего рода погрешность, которая мешает рассматривать ее как совершенное произведение.

— Не думаю. Можно найти погрешности в упражнениях ученика, но не в произведении мэтра. К тому же вы знаете, что тема была предложена Баху Фридрихом Вторым.

— Да, это ошибка Фридриха Великого, повторенная Бахом.

— Но, помилуйте, какая ошибка? Будьте более точной…

— Это очень трудно объяснить, это — как бы сказать? — своего рода чувство, что на восьмом такте… Думаю, здесь кроется проблема…

Летисия не сумела объяснить и сразу поняла это по легкой улыбке Дюпарка. Он снова сел за стол.

— Вы только недавно закончили ваш курс, мадемуазель Летисия, но вам еще многое предстоит узнать, — загадочным тоном произнес он. И, помолчав, продолжил: — Ницше считал даром небес одного мэтра музыки, который научил его выражать свои мысли в звуках, потому что, говорил он, звуки, с ошибками или без, позволяют пленять сердца людей. «Кто помыслил бы опровергнуть звуки?» — спрашивал он. И сегодня еще, дорогая Летисия, он задает вопрос вам: кто помыслил бы опровергнуть звуки?..

Музыка — не что иное, как тайное арифметическое упражнение.

Лейбниц. Письмо к Гольдбаху, 17 апреля 1712 г.

Люнебург, 24 февраля 1702 года