Последнее правило - Джоди Пиколт Страница 31

Идеальное преступление — настоящая головоломка, потому что умение избежать наказания за убийство не имеет ничего общего с механизмом убийства как такового, а зависит лишь от действий, предшествующих убийству и следующих за ним. Единственный способ сокрытия преступления — не говорить о нем ни одной живой душе. Ни жене, ни матери, ни священнику. И, разумеется, убивать нужно подходящую жертву — человека, которого не будут искать. Человека, которого никто не захочет больше видеть.

Однажды в кафетерии ко мне подошла девочка и спросила, не хочу ли я поехать в лагерь Иисуса. «Там с тобой ничего не случится» — уверяла она, и я, черт возьми, поддался искушению. Я имею в виду, что у меня не было сомнений: душа моя непременно попадет в ад, ведь втайне я радовался, что рядом не будет Джейкоба.

Полно книг о детях из семей, где есть аутисты. Эти дети постоянно заботятся о своих больных братьях или сестрах, любят их до смерти и лучше взрослых могут справляться с их вспышками гнева. Что ж, я не из таких. Конечно, когда Джейкоб уходил из дому, у меня внутри все холодело, но не потому, что я боялся за него. А потому что я был ужасным братом, в голове которого роились такие мысли: «Лучше бы его никогда не нашли, я бы тогда зажил своей жизнью».

Раньше я мечтал о том, чтобы мой брат был нормальным. Ну, знаете, чтобы мы могли спорить о пустяках: например, чья очередь распоряжаться пультом от телевизора или сидеть впереди в машине. Но мне всегда запрещали обижать Джейкоба. Я не мог проучить его, когда я забыл запереть комнату, а он вошел и украл мои диски для своих криминалистических изысканий. Не мог перечить, когда в детстве на мой день рождения он ходил вокруг стола и поедал куски торта с тарелок моих друзей. Мама сказала: таково правило нашей семьи. И объяснила: «Джейкоб не такой, как остальные». Смешно? Кстати, с каких пор быть не таким, как все, означает бесплатную путевку в жизнь?

Дело в том, что непохожесть Джейкоба не ограничивается одним Джейкобом. Однажды мамина красная рубашка полиняла и все мои вещи стали розовыми, так и здесь: синдром Аспергера у моего брата сделал и меня непохожим на остальных. Я никогда не мог позвать домой друзей — а вдруг у Джейкоба случится приступ? Если даже мне кажется странным, когда брат смотрит на обогреватель и наблюдает, как поднимается дым, то что подумают остальные? Что я тоже «тормоз», за компанию.

ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ НОМЕР ОДИН: когда я иду по школьному коридору и вижу в дальнем конце Джейкоба, я намеренно избегаю встречи с ним.

ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ НОМЕР ДВА: однажды, когда компания детей из другой школы стала смеяться над потугами Джейкоба играть в мяч — жалкое зрелище! — я сделал вид, что мы не знакомы, и смеялся вместе с остальными.

ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ НОМЕР ТРИ: я искренне считаю, что мне тяжелее, чем Джейкобу, потому что в большинстве случаев он не понимает, что окружающие не хотят иметь с ним дело, а я на сто процентов ощущаю, что они все смотрят на меня и думают: «Ой, это братец того придурка!»

ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ НОМЕР ЧЕТЫРЕ: обычно мысли о детях меня не посещают, но, как подумаю, становится страшно до чертиков. А что, если мой сын окажется таким, как Джейкоб? Я все детство жил с аутистом — не знаю, готов ли прожить так всю жизнь.

Каждый раз, когда мне в голову лезут подобные мысли, я чувствую себя дерьмом. Я практически пустое место: и для мамы, и для учителей. Я сижу здесь для сравнения, чтобы мама могла посмотреть на Джейкоба, на меня и понять разницу между ребенком с синдромом Аспергера и так называемым нормальным ребенком.

Когда та девочка пригласила меня в лагерь Иисуса, я спросил, а будет ли там сам Иисус. Она смутилась и ответила: «Нет». — «Как же так? — удивился я. — Это все равно что поехать на хоккейные сборы и не играть в хоккей». Когда я уходил, девочка сказала, что Христос любит меня.

«Откуда ты знаешь?» — поинтересовался я.

«Я не знаю, — призналась она. — Но нужно во что-то верить, чтобы продолжать жить».

Я посмотрел в куртке, в штанах. Прочесал подъездную аллею. Нигде не могу найти плеер, а это значит, что я потерял его на обратном пути от ее дома.

А если она узнает, что я хотел его забрать?

А если она кому-нибудь скажет?

Когда я прихожу из школы домой, жизнь там уже вернулась в обычное русло. Мама сидит за кухонным столом, печатает на ноутбуке. Джейкоб в своей комнате, сидит за закрытой дверью. Я завариваю китайскую пшеничную лапшу быстрого приготовления, съедаю обед в своей комнате под музыку группы «Коулдплей», одновременно выполняя домашнее задание по французскому языку.

Мама всегда пеняет мне за то, что я слушаю музыку, когда делаю уроки. Однажды она ворвалась ко мне в комнату с упреками, что я не делаю английский, хотя именно английским я все время и занимался. «Как можно хорошо сделать английский, — говорила она, — если ты не можешь сосредоточиться?»

Я ответил: «Садись и сама прочти этот чертов доклад на моем компьютере».

Она села и тут же заткнулась. Насколько я помню, мне тогда поставили «отлично».

Похоже, все гены в нашей семье перемешались, в результате Джейкоб способен концентрироваться лишь на одном-единственном предмете, в то время как я — другая крайность — могу делать шестнадцать тысяч дел одновременно.

Когда я заканчиваю делать домашние задания, мне опять хочется есть, поэтому я спускаюсь вниз. Мамы нигде не видно, зато я замечаю в гостиной Джейкоба. Смотрю на часы, хотя можно было и не смотреть: если 16.30, в нашем доме наступает время «Блюстителей порядка».

Я мнусь в дверях, видя, как брат пристально изучает свой блокнот. Одна часть меня готова ускользнуть прочь, чтобы Джейкоб меня не заметил, но другая часть помнит, как сегодня утром выглядел брат. Несмотря на все свои желания, чтобы он никогда не появлялся на свет, увидев его в таком состоянии — как будто внутри него погас свет, я почувствовал, как мне надавали под дых.

А если бы первым родился я и это у меня развился бы синдром Аспергера? Неужели он бы тоже стоял с единственным желанием — остаться незамеченным?

Не успеваю я почувствовать вину и подольститься к брату, как Джейкоб заговаривает. Он не поднимает на меня глаз — он никогда на меня не смотрит, — но, по-видимому, это означает, что остальные его чувства обострены.

— Сегодня двадцать вторая серия, — говорит он, как будто мы продолжаем начатую беседу. — Старенькая, но хорошая.

— Сколько раз ты ее уже смотрел? — спрашиваю я.

Он бросает взгляд в блокнот.

— Тридцать восемь.

Я не большой любитель «Блюстителей порядка». Во-первых, мне не нравится игра актеров. Во-вторых, должно быть, снимают самую дорогую криминалистическую лабораторию, со всякими навороченными причиндалами. Что-то подсказывает мне, что вытяжной шкафчик в лаборатории штата Вермонт скорее напоминает старый аквариум, заклеенный для герметизации липкой лентой, а не устройство из «Блюстителей порядка», мигающее голубыми неоновыми лампочками и отливающее хромом. К тому же сами детективы большую часть времени выясняют, кто к кому прыгает в постель, чем расследуют преступления.