Парк Горького - Мартин Круз Смит Страница 34

— Если по правде, — внушал Голодкин Паше, — им же самим хочется подцепить иностранца. Шикарные гостиницы, вкусная еда, чистые простыни — будто они сами путешествуют.

На отпечатанном с газеты крупнозернистом снимке были изображены десятка три неизвестных людей, выходящих из ничем не примечательного здания. На заднем плане обведено кружком лицо застигнутого снимком врасплох, но уже овладевшего собой парня с дерзким взглядом. Широкоскулое, нагло-красивое. Есть еще бандиты на земле.

Сибирь составляет большую часть России. Русский язык вместил в себя только два монгольских слова — «тайга» и «тундра», и эти два слова рисовали мир бескрайних лесов и лишенных растительности пустошей. Даже вертолетчики не смогли отыскать там Костю. Мог ли такой человек погибнуть в Парке Горького?

— Случайно не слыхали, — спросил Аркадий Голодкина, — не продает ли кто в городе золотишко? Может быть, кто из Сибири?

— Золотом не занимаюсь, слишком опасно. Мы-то с вами знаем, что установлена премия — ваши ребята могут оставить себе два процента золота, изъятого при обыске. Нет, я не идиот. В любом случае золото идет не из Сибири. Моряки привозят, из Индии, Гонконга. Москва не такой уж большой рынок для золота. Кому нужно золото или камешки, имеют дело с евреями в Одессе или с грузинами и армянами. А это народ не высшего сорта. Надеюсь, вы не считаете, что я когда-нибудь имел с ними дела?

Кожа, волосы и одежда Голодкина пропахли американским табаком, заграничным одеколоном и русским потом.

— Вообще-то говоря, я делаю полезное дело. Я специализируюсь на иконах. Скажем, еду за сто, а то и за двести, километров от Москвы, в глушь, являюсь в деревушку, отыскиваю стариков и иду с бутылкой. Представляете, они еще пытаются прожить на пенсию. Вы меня извините, но пенсия — это несерьезно. Если я плачу двадцатку за какую-то икону, которая пылилась где-то полсотни лет, то я же делаю им одолжение. Старухи, бывает, скорее помрут с голоду, чем расстанутся со своими иконами, а со стариками можно договориться. Потом я возвращаюсь в Москву и сбываю товар.

— Каким образом? — спросил Аркадий.

— Покупателей поставляют водители такси и гиды «Интуриста». Можно и прямо на улице — я и сам могу разглядеть настоящего покупателя. Особенно падки на иконы шведы или американцы из Калифорнии. У меня преимущество — говорю по-английски. Американцы за икону отвалят любые деньги. Полтинник за икону, которой место на помойке, на которой не разберешь, где перед, а где изнанка. А если что-нибудь побольше да понарядней, то и на тысчонку потянет. Да не в рублях, а в долларах. В долларах или, что одно и то же, в сертификатах. Во что обходится вам бутылка приличной водки? Тринадцать рублей? А на сертификаты я покупаю бутылку за трояк. Вы одну, а я четыре. Если мне нужно починить телевизор, привести в порядок машину или еще что-нибудь, неужели вы думаете, я буду платить рублями? Рубли для сосунков. Даю несколько бутылок и получаю друга на всю жизнь. Рубли, знаете ли, это бумага, а настоящие деньги — водка.

— Ты что, подкупить нас хочешь? — негодующе воскликнул Паша.

— Нет, нет, что вы. Я только хотел сказать, что иностранцы, которым я продаю иконы, — контрабандисты, а я помогал официальному следствию.

— Вы сбываете их и русским гражданам, — заметил Аркадий.

— Только диссидентам, — возразил Голодкин.

* * *

В донесении Якутского далее сообщалось, что во время кампании 1949 года против еврейских «космополитов» один из минских раввинов Соломон Давидов, вдовец, был выслан в Иркутск. Год назад, после смерти Давидова, его единственная дочь Валерия бросила учебу в художественном училище и устроилась сортировщицей в иркутский Дом пушнины. К донесению были приложены две фотографии. На одной изображена девушка на прогулке — глаза сияют, одета в теплую шерстяную куртку, на голове меховая шапка, на ногах валенки. Другая фотография, из «Красного знамени», сопровождалась подписью: «Миловидная сортировщица В.Давидова демонстрирует восхищенным забурежным коммерсантам шкурку баргузинского соболя, оцениваемую на мировом рынке в 1000 рублей». Несмотря на грубую спецовку, девушка действительно была прелестна. В первом ряду среди восхищенных бизнесменов стоял, оглаживая шкурку, мистер Джон Осборн.

Аркадий вернулся к снимку Кости Бородина. Взгляд выделил в стороне от очерченного кружком бандита группу примерно из двадцати русских и якутов, окруживших небольшую группу европейцев и японцев. И снова он разглядел Осборна.

Тем временем Голодкин принялся объяснять, как грузины завладели рынком подержанных автомашин.

— Небось во рту пересохло? — спросил Пашу Аркадий.

— Еще бы! От такого вранья, — ответил Паша.

Окна запотели. Голодкин переводил взгляд с одного на другого.

— Пошли, все равно обед, — Аркадий взял под мышку папки и пленки и направился к двери. Паша за ним.

— А я? — спросил вдогонку Голодкин.

— Вам полезней посидеть, разве не так? — бросил Аркадий, — а потом, куда вам теперь идти?

Они ушли. Минуту спустя Аркадий открыл дверь и бросил Голодкину бутылку водки, которую тот поймал на грудь.

— Подумайте как следует об убийстве, Федор, — посоветовал Аркадий и захлопнул дверь, оставив сбитого с толку Голодкина.

Дождем смыло остатки снега. Через улицу у пивного ларька рядом со станцией метро выстроилась очередь. «Сразу видно, что весна,» — заметил Паша. Они с Аркадием купили с лотка бутербродов с ветчиной и встали в очередь. Голодкин смотрел на них, протерев запотевшее стекло.

— Он скажет себе, что не такой дурак, чтобы пить, но потом хорошенько подумает и решит, что у него все в порядке и он заслуживает того, чтобы выпить. К тому же, если уж у тебя во рту пересохло, представь, каково ему.

— Ну и хитрец же ты, — облизал пересохшие губы Паша.

— Как бы мне с этой хитростью не вылететь с работы, — заметил Аркадий.

Так или иначе, он был взбудоражен. Представить только, американец Осборн мог неожиданно встретить сибирского бандита и его возлюбленную. Бандит мог прилететь в Москву по украденному билету. Поразительно!

Паша взял две большие, по сорок четыре копейки, кружки золотистого теплого пенистого пива. На углу становилось оживленнее, все больше мужчин в пальто скапливалось у ларька, был бы повод собраться. Вокруг Новокузнецкой не было больших площадей и высоких зданий, на которых развевались бы знамена. Здесь царила атмосфера небольшого городка. В западном направлении мэр и его планировщики, перепахав арбатские переулки, прорубили проспект Калинина. На очереди был Кировский район к востоку от Кремля. Здесь собирались пробивать новый проспект в три раза длиннее проспекта Калинина. А Новокузнецкая с окружающими ее переулками и небольшими магазинчиками оставалась местом, куда раньше всего приходила весна. Люди с кружками пива в руках приветствовали друг друга, будто всю зиму не виделись. В такие моменты Аркадий чувствовал всю неуместность таких типов, как Голодкин.