Чучельник - Лука Ди Фульвио Страница 41

– И последнее…

– По-моему, последнее уже было.

– Вы, должно быть, заметили, что во фразе… в ВИТРИОЛ… несколько прописных букв. Что это может значить?

– Анаграмма?

– По-видимому. Но мы не можем ее разгадать.

– Я вам сочувствую. – И профессор, не прощаясь, удалился.

Амальди смотрел, как он подходит к своей машине. Группка студентов бросилась расчищать для него улицу от мусорных мешков: смеясь, они раскидывали их ногами в разные стороны. И только тут Амальди сообразил, что профессор так и не вернул ему фотокопию, а попросту уронил ее на землю. Амальди поднял ее и стал искать глазами Джудитту. Она сидела на парапете, окаймлявшем лестницу, и, по обыкновению, кормила кота.

– Хорош, верно? – сказала ему Джудитта, когда он подошел.

– Кот?

– Профессор Авильдсен, – рассмеялась она.

– Приятно слышать твой смех, – сказал Амальди, избегая давать оценку профессору. Внутри у него до сих пор все вибрировало от гнева.

– Это мать того котенка, – сообщила Джудитта, поглаживая кошку между ушей. – Кстати, я ходила его навестить и познакомилась с дядей и мамой… Макса. Он немножко обкорнал малыша, но ничего, шерстка отрастет… На него жалко смотреть… На Макса, а не на котенка. Но я даже не смогла заставить себя назвать его по имени. Нехорошо, конечно, но он мне все равно противен.

– Естественно.

– Котенку у них будет хорошо… Мать Макса очень милая женщина… такая одинокая. Рыжик составит ей компанию. Макс тоже, в общем-то, одинок.

– Это не оправдание.

– Да, конечно. – Джудитта взяла его за руку. – Спасибо, Джакомо.

Амальди напрягся и вдруг почувствовал, что ярость улетучилась.

– Можно проводить тебя домой?

– Я в больницу. Сегодня у меня дежурство.

Джудитта встала, и руки их разомкнулись. Кошка томно потянулась, глядя на них. По дороге разговор вертелся вокруг мусорной забастовки; когда тема была исчерпана, оба замолчали. Несмотря на городской шум, Амальди явственно ощущал окутавший их кокон тишины, скорее даже не кокон, не вату, а стеклянный колокол. И в этой благословенной тишине он протянул руку и с нежностью коснулся руки Джудитты. Потом сжал посильнее. Девушка ответила пожатием и тоже не сказала ни слова. Так они и продолжали путь. Когда за домами показались внушительные контуры больницы, и он, и она перенеслись куда-то очень далеко от города, а все их чувства, мысли, слова угнездились в сплетении пальцев, ни на секунду не прекративших безмолвный диалог.

Амальди перешел улицу и потянул Джудитту по крутому осклизлому спуску в старый город. Они свернули за угол и оказались в темном закоулке, под двумя почти соприкасающимися балконами. Амальди остановился. Джудитта опустила глаза, глубоко вздохнула и, словно погружаясь в омут, медленно подставила ему губы. Он стал разглаживать мелкие морщинки на ее верхней губе, как делал уже не раз в воображении. Джудитта улыбнулась сквозь туман в глазах, потом закрыла их и привстала на цыпочки. Рука Амальди скользнула по ее волосам, погладила ухо, обхватила затылок. Он привлек ее к себе и поцеловал долгим поцелуем, забыв свою вечную настороженность, полностью отдавшись влажному, причмокивающему знакомству губ и языков, точно так же, как перед этим – соприкосновению пальцев. Наконец они оторвались друг от друга, но еще долго не открывали глаз, как будто ощупью двигаясь в поглотившей их кромешной тьме. Близость полуоткрытых губ, прерывистое дыхание, напоминающее гортанный клекот, у Амальди и едва слышное, шелестящее у Джудитты… Наконец оба отдышались и открыли глаза. Смущенно улыбнулись друг другу, пока еще не в силах постичь этой внезапно обретенной близости. Второй поцелуй был нежнее, словно хрупкий мостик, перекинутый меж двух миров. И на сей раз оба избавились от скованности и робости. Даже улыбки были им уже не нужны, они просто смотрели в глаза друг другу – изучающе, как первооткрыватели, распахнувшие закрытые для большинства двери. И руки слепо блуждали по телам и лицам, исследуя мельчайшие складки и извивы, нарушая, казалось бы, неприступные границы. Пальцы вновь сплетались и расплетались; в какой-то момент Джудитта ощупала ладонью свое лицо, словно удивляясь тому, как изменилось оно от его прикосновений. Амальди же ощущал во рту ее дыхание, как свое, оно проникало вглубь, и от него, дрожа, подгибались колени. Поцелуи следовали один за другим, томные, неторопливые, заряженные желанием; он покрывал ими ее глаза, губы, щеки и в то же время успевал подставлять лицо ее поцелуям.

Потом Джудитта взяла его за руку и решительно провела ею по своему телу, преодолевая сопротивление ткани; потом чуть выгнула спину, чтобы впечатать свою мягкую и упругую грудь в ладонь Амальди. От этой быстрой ласки все его тело болезненно содрогнулось. Он с силой прижал ее к себе и услышал, как воздух с шумом вырывается из ее легких.

– А как же больница? – прошептал он ей в ухо.

– Завтра, – выдохнула она и снова принялась целовать его.

Но Амальди вдруг высвободился из объятий, опустил голову и поддал ногой какой-то камень. Потом жестко схватил ее лицо в ладони, и в глазах его метнулось что-то темное, дикое.

– Но ты… еще не все знаешь.

Сердце Джудитты ухнуло куда-то вниз, в ноги.

– Ты женат?

– Да.

Она похолодела.

– На покойнице.

Амальди сел на ступеньку из сырого серого камня, сжал голову руками, взлохматил волосы. Несколько мгновений спустя он поднял глаза на Джудитту и раскрыл ей объятия. Но его движение было таким замедленным и натужным, словно на плечи ему разом взвалили все мешки с кофе, которые перетаскал в порту его отец, и вдобавок весь груз прожитых лет. Джудитта шагнула к нему. Потянув за руку, он усадил ее к себе на колени. Потом зарылся лицом в ее волосы и начал рассказывать свою историю:

– Помнишь, в той забегаловке ты спросила «зачем», а я подумал, что ты спрашиваешь, зачем я пошел служить в полицию?

Джудитта молча кивнула. Амальди не видел ее, только почувствовал медленный наклон головы.

– Тогда я тебе ответил, что у меня такая работа. Но не только в этом дело. Я уже второй раз за неделю рассказываю эту историю, а прежде никому ее не рассказывал. Это очень страшная история, Джудитта, и лучше бы тебе ее не знать.

Джудитта высвободила одну руку и обхватила его за шею.

И Амальди начал говорить. Уже не так бесстрастно и монотонно, как рассказывал Фрезе. Слезы полились из глаз еще до первого слова, без всхлипов и конвульсий, а с легкостью, как из кровоточащей раны. Амальди и не думал их сдерживать. Он рассказывал о светловолосой девушке с большой грудью, о девушке, которую любил и которую обещал поселить в доме, наполненном светом, подальше от старого города. Он рассказывал об их планах, о ее матери, что занималась проституцией, об их первой и единственной близости на скале над морем, когда они были двумя неопытными, неуклюжими подростками. Рассказал про тот день, когда он бродил по закоулкам старого города, мечтая о любви и о слиянии тел – и то и другое он открыл для себя одновременно. Рассказал о темной улочке, забитой мешками с мусором, куда заглянул, привлеченный скоплением народа.