Лев правосудия - Леена Лехтолайнен Страница 47

— Ты знаешь, где Сталь?

— А что я получу за эту информацию? — Транков придвинулся и коснулся моего плеча.

— Ничего. Меня это больше не интересует.

— Почему нет?

Его рука поползла вверх по моему плечу и погладила волосы. Я встала со стула и оттолкнула его.

— Пора ехать в Хельсинки. Или хотя бы в Киркконумми.

— Зачем такая спешка? Давай немного отдохнем после обеда, здесь есть диван. А потом вновь займемся живописью.

Нельзя отрицать, Транков был симпатичный молодой человек, хорошо сложенный и с обаятельной улыбкой. Вполне вероятно, что под пиджаком художника и белой футболкой скрывались очень тренированные мышцы живота. Я шагнула вперед; словно сами по себе, мои руки обвились вокруг его шеи. Я прикоснулась щекой к его щеке; она была теплая и гладкая. Как мучило меня мое одиночество уже целых полгода, как мне не хватало тепла другого тела! Транков не был Давидом, никто и никогда не смог бы заменить мне Давида, но почему не начать совсем другую историю? Он поцеловал меня — с осторожностью, будто опасаясь, что я могу укусить. Я обнимала его, вдыхала его запах, пробовала на вкус, пыталась осознать, что это происходит на самом деле, прислушивалась к своим ощущениям — такими ли они должны быть? И невольно прикрыла глаза, будто пытаясь от самой себя скрыть, кому позволяю целовать меня, поглаживать ягодицы и скользить губами вдоль моей шеи к ключице. Это был Юрий Транков. Мужчина, от которого Лайтио много раз меня предостерегал.

Именно мысль о Лайтио привела меня в чувство. Я вырвалась из объятий Транкова и спросила: так отвезет он меня куда-нибудь или мне вызвать такси? К некоторому моему удивлению, Транков не стал возражать против скорого отъезда, а добродушно пообещал подвезти до Хельсинки. Я сказала, что до Киркконумми будет достаточно: оттуда ходят и поезда, и автобусы. В машине Транков, против ожидания, молчал. Только когда мы въехали на Хирсалантие, он внезапно спросил:

— Как дела у той депутатши?

— Хелены Лехмусвуо? Откуда я знаю? Наверное, предвыборная гонка.

— Она очень испугалась, когда увидела меня на открытии ресторана.

— На это есть причина. Ты накачал ее наркотиками и похитил. Или уже забыл?

— В этом не было ничего личного. Мы хотели только выяснить, как много она знает. Если еще встретишь ее, передай мои извинения. Но даже если бы ты не вмешалась, мы бы вскоре доставили ее обратно домой, не причинив никакого вреда.

Вот так. Если понадобится, Транков и меня сможет накачать наркотиками или избить железной трубой, но в этом не будет ничего личного, никакого повода для обид. Майк Вирту читал нам лекцию об этике преступных группировок, и я знала, что у Транкова могла быть своя собственная система представлений о том, насколько цель оправдывает средства. Воркутинско-московского разлива.

— Когда ты снова придешь позировать? Я, правда, могу пока поработать над задним планом, но ты мне нужна еще на вторую сессию.

— Я сейчас не помню, когда у меня следующий выходной, но позвоню.

— Надеюсь, что позвонишь. Иначе я сам за тобой приду.

Транков снял правую руку с рулевого колеса и погладил мое бедро. Я убрала его руку и напомнила, что полиция Финляндии требует от водителей сосредоточивать внимание только на дороге. Юрий лишь рассмеялся.

Он отвез меня на вокзал Киркконумми, куда уже через пять минут должен был прийти скорый поезд из Турку. Посадив в вагон, Транков поцеловал меня на прощание в обе щеки. Я уселась на первое свободное место у окна, а он остался стоять на перроне. Когда поезд тронулся, стал посылать воздушные поцелуи. Я на них не ответила.

Дома я заперла пистолет в сейф и подумала, что скоро утратила бы право его носить, если бы больше не нуждалась в нем по работе и не увлекалась спортивной стрельбой. Пожалуй, надо походить в тир, а то совсем разучусь обращаться с оружием.

Моника была еще в «Санс ном», отрабатывала вечернюю смену до конца. Пока дела с рестораном шли без помех: ни неприятных посетителей, ни звонков с угрозами или анонимных писем. Никто не вымогал плату за «крышу» и не утверждал, будто еда испорчена. Я знала, что скоро мне наскучит такая гладкая жизнь. Единственным, кто вносил элемент напряженности, был Юрий Транков. Можно сказать, мне этого не хватало.

Снова вспомнился рассказ Кари Суурлуото о том, что Кейо дважды сбегал из-под стражи. Почему мне об этом не сообщили? Угодив в тюрьму, мой отец утратил родительские права, и уж тем более никаких прав на меня у него не оставалось после моего совершеннолетия. Я была ему абсолютно чужим человеком, который лишь случайно обладал наполовину тем же набором генов.

Я решила принять горячую ванну: в квартире имелась такая роскошь. Помешанный на экологии кузен Моники, по слухам, никогда этого не делал, но я включила воду, не засоряя голову мыслями о мертвых белых медвежатах. Какой грязной я чувствовала бы себя, если бы отправилась в постель с Транковым только из детского желания отомстить! Раньше я не сдерживала своих сексуальных порывов и никому не клялась в верности. Не клялась я в этом и Давиду, да он и не просил. Но Транков не мог избавить меня от чувства пустоты, в духовном смысле еще более тяжелого, чем в физическом.

Итак, что я вообще знаю о Давиде? Долгое время он подвизался в Европоле, специализируясь на вопросах энергетики. Привык играть по собственным правилам. Лишь через три месяца после взрыва яхты «I believe» Давид сообщил мне, что остался в живых. Утверждал, что проходил длительное лечение от последствий переохлаждения, полученного при заплыве в ледяной Балтике, и просил ради моей собственной безопасности воздержаться от лишних вопросов.

Но зачем Транков стал бы мне лгать? Вполне возможно, что Давид Сталь переметнулся на сторону преступников, во всяком случае, если его прежние боссы угрожали ему тюремным заключением. Давид всегда плохо переносил власть авторитетов, это он все-таки мне рассказал.

«Зачастую четкие командные отношения облегчают нашу работу. Не бунтуйте против своих непосредственных начальников только ради бунта. Иногда нужно проглотить свою гордость и подчиниться. Нужно научиться оценивать, что является целесообразным», — будто наяву услышала я спокойный низкий голос Майка Вирту. «Ой, Майк! — думала я, подливая в ванну горячей воды. — Давида Сталя ты бы в нашу академию не принял». Чтобы попасть туда, одних денег мало — еще нужно пройти тест на пригодность. Я прилетела в Нью-Йорк самым дешевым рейсом через Стокгольм и Амстердам и провела три ночи в однозвездочном отеле в самом грязном закоулке Куинса. На собеседовании, которое временами напоминало допрос, спрашивали о прошлом, и я была уверена, что ужасный поступок отца лишит меня возможности попасть в число учащихся. Майк Вирту лично решал вопрос о пригодности каждого поступающего. Я помню, как волновалась, ожидая своей очереди в коридоре академии. Я не знала, сколько претендентов было в целом, но принять предполагалось двадцать человек. Молодой афроамериканец, зашедший передо мной, вышел со злобным видом и пнул стену, удаляясь по коридору: сразу было видно, что он не умеет справляться со своими нервами и поэтому не отвечает требованиям, предъявляемым к телохранителю. Майк сидел за столом, перед ним лежала высокая стопка бумаг: наши тесты. Вопросы составлял он сам.