Манхэттенский ноктюрн - Колин Харрисон Страница 49

– Как это благородно с вашей стороны! – выкрикнул Ральф Бенсон. – Весьма благородно, хм-м-м! Ваша журналистская честность не запятнана и, более того, подобно хорошо одетому джентльмену, может с самодовольным видом пройтись по проспекту благих намерений, восхищаясь чистотой своей обуви и гладкостью своего мундира. – Он воздел руки к небу и в своем гневе на мгновение стал, как мне показалось, тем, кем некогда был. – Очень благородно! Ну что ж, мистер Рен, давайте расставим точки над «i», а? Я – бедняк, неспособный зарабатывать на жизнь. Я настолько не в состоянии действовать в мире наверху, что вынужден жить в темном царстве внизу и заставлять слабоумного гиганта работать мусорщиком ради моего пропитания! Добавление пятисот долларов к моим вкладам увеличило бы эти самые вклады до пятисот долларов. Вы, сэр, практичный, преуспевающий человек, гораздо более могущественный, чем я, занимаете высокое общественное положение, у вас есть доброе имя и капитал. У меня нет ни малейших сомнений, что вам прилично платят за работу. Вы бы даже не заметили вычитания пятисот долларов из ваших сбережений. Эта сумма теперь уже не заслуживает вашего внимания. Пятьсот долларов! Для вас – ничто. Вот я и спрашиваю вас: что было бы более справедливым здесь, в преисподней? Соблюдение вашей самодовольной журналистской этики, которую каждый день нарушают многие ваши коллеги, или пожертвование незначительной суммы бездомному нищему, который предоставит вам за нее найденный клад в виде информации?

Я посмотрел на него, потом на часы. Мне нужно было увидеть видеозаписи Саймона.

– Сколько стоят три пары обуви?

– Хм-м-м, у городских розничных торговцев цена распродажи пятьдесят девять девяносто пять за пару.

– Это около ста восьмидесяти долларов. – Я заглянул в бумажник и проверил содержимое внутреннего кармана пальто. У меня нашлось сто тридцать два доллара, и я протянул их ему. – Это все, что у меня есть, если только вы не принимаете «Америкен экспресс».

– Продано.

Я кивнул, и вид у меня был при этом довольной жалкий.

– Эрнесто! – позвал Ральф Бенсон.

Через минуту Эрнесто резво взобрался по веревке в «вигвам» и, видимо, пользуясь одной рукой, спустил компьютер вниз.

– А как мне связаться с вами, если потребуется? – спросил я Ральфа. – Не проделывая по новой весь этот путь?

– Хм-м-м… да очень просто, – сказал он. – С понедельника по пятницу я отправляю Эрнесто дежурить на углу Восемьдесят шестой и Бродвея в восемь вечера и в полночь. Он стоит там где-то около десяти минут, и всякий, кто хочет связаться со мной или передать мне что-то… по правде говоря, таких немного… просто вручает Эрнесто записку. На следующий день он приносит ответ. Но если у вас срочное дело и вам нужен немедленный ответ, сделайте на вашем письме надлежащую пометку и подождите на углу. Эрнесто, как правило, возвращается минут через двадцать или около того.

Я взглянул ему в глаза и пожал руку на прощание. Он был нормальным стариком и не собирался выклянчивать у меня деньги, а я в свою очередь и не думал их ему давать. Он был человеком со своей философией, каковой у меня, надо признаться не было. Мне, в общем, понравился этот Ральф Бенсон, и, смею надеяться, он понимал, что и я не так уж плох. И очевидно, все обернулось к лучшему, ведь впоследствии мне понадобилась его помощь.

Я миновал Центральный парк с его голыми деревьями, отыскал Малайзийский банк и поставил машину на парковку. Задержавшись на несколько минут перед входом в банк, я сквозь клубы морозного дыхания разглядывал застывшую громаду стекла и стали. Физическое расслоение города редко проявляется столь очевидно; это в прямом смысле был другой город, город высшего класса, мир пентхаусов, дорогих ресторанов и офисов крупных компаний. В Манхэттене вы никогда не удаляетесь от жестоких классовых вертикалей. Войдя внутрь здания, я прошел за сидящего Будду и выяснил, что Кэролайн действительно позвонила и договорилась, чтобы меня пропустили в ее личное хранилище. Ритуал прошлой недели повторился, и, поднявшись на лифте на четырнадцатый этаж и отметившись, я оказался в длинном белом коридоре в сопровождении служительницы, которая открыла мне дверь и удалилась. В хранилище все было так, как я оставил, уходя оттуда.

Я сразу же решил, что если нужная Хоббсу пленка находится здесь, я вынесу ее в кармане пальто, дома сделаю копию, после чего свяжусь с ним. Но сначала мне надо было ее найти. Я достал из стального ящика поддон с видеокассетами, разложил по номерам и, по очереди вставляя кассеты в аппарат, стал быстро прокручивать ленты, нажимая на кнопку воспроизведения и наблюдая, как по экрану судорожно мечутся фигурки, словно сумасшедшие курильщики кокаина, а изображение перерезают две полосы помех. Я все ждал, что вдруг появится кадр с Хоббсом. Как же мне хотелось отыскать его в этой странной куче мусора, сметенного со стройплощадки под названием «человеческая трагедия» и тщательно собранного Саймоном Краули! Насколько бы это облегчило дело! Однако меня ожидало другое открытие, и, рискуя бесполезно потратить время и силы на копание в извращенной чувствительности Саймона Краули, я кратко перечислю сюжеты, которые ему предшествовали.

1. Автомобильная катастрофа, пьяный до беспамятства мужчина, замурованный в том, что осталось от автомобиля, звонит свое жене, на сиденье рядом с ним мертвое тело с многочисленными травмами головы. Он пьян и в шоке. У него весь костюм в крови. Возможно, раздавлены ноги, но он, по-видимому, не знает об этом. Рука пожарного в перчатке на дверной раме. Мужчина обнаруживает, что его жена тяжело осела на сиденье рядом с ним. Плачет и страстно целует ее, берет в руки ее лицо, прижимается к ее окровавленному рту своим ртом. Внезапно решает, что она жива, похоже, настаивает на том, что она жива. Еще и еще целует ее, приподнимает веко, разговаривает с трупом. Пожарный вырезает мужчину из его автомобиля.

– Умственно отсталый мальчик лет двенадцати учится завязывать шнурки на ботинках; множество раз терпит неудачу, но не расстраивается.

– Открытый тюремный двор, снятый с верха башни. Голубое небо, неясные очертания ограждений из свернутой тройной спиралью острой проволоки. Обычная картина тюремной прогулки. Затем драка в глубине двора. Охранники начинают действовать, вытаскивают пистолеты. Заключенные, сплошь чернокожие, лежат. Стражники расхаживают по двору и что-то ищут. Поиски оказываются безуспешными. Стражники расхаживают с пистолетами. Заключенные раздеваются, складывая одежду с одной стороны. Голубое небо. Кадр с обнаженными чернокожими мужчинами. Неясные очертания ограждений.

– Мужчина лет шестидесяти в зеленой форменной одежде с меткой «Фрэнк» спереди и «Квинс эливейтор кампени» сзади. Он присел на корточки на дне шахты лифта. Ящик с инструментами и карманный электрический фонарик. Он что-то там закрепляет и ремонтирует.

– Азиатки, работающие на обувной фабрике «Найк» на Дальнем Востоке; вокруг них кучки различных обувных деталей; швейная машинка и нагнетатели для термоклея; девушка, по-видимому, совершенно измученная, пришивает свой палец к очередной детали, другая женщина помогает ей освободить его; женщины продолжают работать.