Манхэттенский ноктюрн - Колин Харрисон Страница 48

– Вы рассказывали мне об Эрнесто.

– Да. – Он улыбнулся. – Нет же! – Он нахмурился. – Я говорил о том, что мне интересны газетные репортеры. В целом они очень слабы, совсем неубедительны, хм-м-м, как мне кажется. И вы, кстати, тоже. Бессвязные предложения, не требующие концентрации. Намеренная примитивность. Невыразительные глаголы. Хм-м-м. Нет, это не доктор Сэмюэл Джонсон. Хм-м-м! Но мне все-таки было интересно прочесть ваши комментарии, напечатанные пять дней назад, где вы описывали Бруклинский променад. Если вы помните, женщина, выглядывавшая из окна своей квартиры, увидела, что какой-то человек… вы еще назвали его бомжом… возможно, взял револьвер из руки нашего неудавшегося, истекающего кровью самоубийцы, мистера Ланкастера. Как потом выяснилось, это был Эрнесто. Как раз в тот час он был в Бруклине, поскольку он, как все великие американские поэты, любит Бруклинский мост. Эрнесто забрал и его портфель, который принес мне.

– А куда он дел пистолет? – спросил я.

– Он его продал.

– Кому?

– Кому точно, я не знаю. – Ральф нахмурился. – У него не хватило ума оставить пистолет там, где он был, или принести его сюда и отдать мне. Он побоялся ходить с ним по городу, поэтому он пошел в бар и продал его там кому-то. Он туго соображает, как я уже говорил, но вполне способен ориентироваться в обстановке. Он не преступник, однако может влипнуть в криминал. Необычный поворот, – хм-м-м, – он оказывается в том самом месте и идет прямо к убийце. Итак, да, он продал пистолет, а кому – не знаю, но если бы и знал, вам не сказал бы. Поймите, я не желаю впутывать Эрнесто в эти дела. Он ни в чем не виноват, но за ним числится список мелких правонарушений. Видимо, существует очень старый ордер на его арест на основании, как я предполагаю, какого-то имущественного правонарушения, хотя полностью я в этом и не уверен. У него плохо с памятью, а все из-за того, что отец в детстве бил его и жестоко с ним обращался. Если он в прошлом и совершил какое-то преступление, то уже прочно забыл об этом. Но, так или иначе, я ни во что не хочу его впутывать. Он ступил на стезю добродетели и вполне честен, и отправлять его в «Рикерс-Айленд» по обвинению в давнишней краже автомобиля было бы, по-моему, несправедливо. Общество забрало у Эрнесто гораздо больше, чем он у него. – Он взглянул на меня поверх очков, сидевших на самом кончике его носа, и вернулся к сути дела: – Ну вот, Эрнесто открыл портфель и обнаружил в нем портативный компьютер. Он понятия не имеет, что такое компьютер, знает только, что его нельзя ронять и что он как-то связан с грамотностью. Мы с женой – единственные по-настоящему образованные люди, которых он знает, поэтому-то он и принес компьютер нам. Когда-то я был большим любителем послушать музыку, на высококачественной звуковоспроизводящей аппаратуре, как это обычно называют, это было где-то в семидесятые годы, когда… хм-м-м… все носили брюки клеш, ели сырное фондю и делали вид, что занимаются групповым сексом, и поэтому я сразу сообразил разобраться, как пользоваться ящиком, который мне принесли, и включил его.

– Батарейки еще не сели?

– Нет. Я открыл некоторые файлы и быстро понял, что передо мной. К сожалению, ни одного значительного текста, но, с точки зрения риторики, хм-м-м, убедительно. Вот, позвольте вам продемонстрировать. – Он выудил из беспорядочной груды бумаг и книг портативный компьютер и включил его. – Смотрите, вот датированные файлы… это записки Ланкастера. Я открою вам вот этот, записанный за неделю до того, как он убил Айрис Пелл.

Сегодня я три раза звонил моей любимой на работу, но она ни разу не перезвонила. В полдень послал розы. Цветочная фирма перезвонила в пять и сообщила, что розы не приняли. Я в смятении, не смог сосредоточиться на вечернем совещании. Позвонил любимой, придя домой. Мы могли бы сходить в кино. Никакого ответа. Пошел к ее дому. На улице холодно. Швейцар не разрешил мне войти в здание. Сказал, что таковы инструкции. Я предложил ему сто долларов, но он все равно не впустил меня. Теперь совершенно расстроен. Очень расстроен. Домой идти не хочется. Пошел в кафе, рядом с ее домом. Возможно, Айрис вернется домой. Может быть, она пошла в кино.

– Улавливаете идею? – заметил Ральф Бенсон. – Это его воспоминания о том, как он преследовал ее. Мы могли бы назвать это «Мемуарами Зверя» и продать за миллион долларов. Вы сможете получить права на экранизацию, кгм. Они достаточно подробны. К тому же есть и рассказ о том, как он стрелял в нее.

– Могу я взглянуть?

– Конечно, и вы поймете, насколько извращенным было его мышление.

Отыскал ее. Прачечная. Внутри в голубом платье, которое она носила, у меня был пистолет, и я знал, что она там через улицу, наблюдая и думая, и не мог просто сказать ей, как сильно я всегда любил ее и что никто другой не сможет обладать ею. Никакой другой мужчина, никогда!!! Я вошел в заведение и выстрелил в нее. Она увидела меня, и я выстрелил, чтоб сразу со всем этим покончить. Пули попали, все закричали, а я убежал. Сейчас я в такси, лицензия № 3N82, мчащемся по Бруклинскому мосту из Манхэттена.

Я кивнул. Это определенно тянуло на колонку.

– Вполне убедительно.

– Да.

– Вы можете мне это отдать? – спросил я.

– После того, как договоримся об одном условии.

– Вы хотите, чтобы я опубликовал записки труса и таким образом предостерег невинных девушек против кровожадной натуры всех мужчин?

Ральф прищурился:

– Это, конечно, замечательная мотивировка, но не для меня.

– Так чего же вы хотите?

– Я нуждаюсь в разнообразных благах, мистер Рен, но не могу их обрести. Я не способен добиться даже миллионной доли всех этих благ. Но бутылочка кларета оказалась бы весьма кстати, хм-м. «Вино устраняет чувство голода», – как говорил Гиппократ. Но больше всего мне хотелось бы иметь по паре приличной обуви для моей жены, для себя и для Эрнесто. Люди не выбрасывают и не отдают задаром хорошие новые ботинки. Моя жена в основном ходит в мужских ботинках, которые ей велики. Мне нечего отдать, кроме своей горькой улыбки, своего ума… ха!.. и, наконец, того немного, что я могу выведать у Вавилона, царящего надо мной. – Он посмотрел на меня с выражением отчаяния в глазах. – Я рассчитываю на тысячу долларов.

– Я не покупаю информацию.

– Пять сотен… уверен, это вам по карману.

– Послушайте, я желаю вам, чтобы обстоятельства для вас переменились.

Он взял компьютер и поднял его над головой, словно намереваясь швырнуть его, как волейбольный мяч.

– Я просто выброшу его вот так, как слова на ветер.

– Вы этого не сделаете.

– Неужели? – Похоже, эта мысль заинтересовала его, и он опустил компьютер.

– Скорее вы попытаетесь продать это кому-нибудь еще.

– Я улавливаю в их словах обсуждение условий, мистер Рен. Оттенок возможности! Пятьсот. Должно быть, это близко к вашей цене.

– Это не имеет цены.