Не доверяй мне секреты - Джулия Корбин Страница 58

– Нет, не против, – отвечаю я, изображая на лице улыбку.

Ну да, вчера занималась любовью с ее мужем, а сегодня вот… пытаюсь вести себя с ней естественно, и, как ни странно, у меня получается. Она идет рядом, стараясь шагать в ногу.

– Элла сказала, что хочет помочь Саре убраться у вас на чердаке.

– Я не поднималась туда уже несколько лет. Юан всю неделю где-то пропадает, дела у него все какие-то, я и подумала взять пару отгулов, выбросить всякий хлам. Его барахла там тоже хватает. Вряд ли ему уже понадобится, столько времени прошло.

Доходим до конца песчаного пляжа, карабкаемся наверх по кочкам, поросшим травой, и выходим на дорожку, ведущую к полуразрушенному коттеджу. Здесь еще более ветрено, и мы поплотней запахиваем плащи. Добравшись до самого верха, пыхтим, отдуваемся, я поворачиваюсь, чтоб полюбоваться открывшимся перед нами видом. Море цвета свинца, рокочут волны, с грохотом обрушиваясь на берег, сквозь огромные грязно-белые облака, гонимые ветром к востоку, кое-где видно синее небо.

– Здесь у нас так уныло, – вдруг заявляет Моника. – Мрачно, тоскливо, неуютно. В этих пейзажах читается все, что я так не люблю в шотландцах.

– А я так не считаю! – Скашиваю глаза и смотрю на ее профиль. – Эти пейзажи такие яркие, драматичные, захватывающие, а уж восход солнца у нас – такого нигде в мире не увидишь.

Она хватает меня за руку и поворачивается ко мне лицом.

– Ты веришь, Грейс, что прошлое повторяется?

Она это уже однажды говорила мне, как раз на днях, после дня рождения моих девочек. Отвечаю не сразу. Моника ждет. Глаза широко открыты, и кажется, в них отражается мое собственное предчувствие беды. Она ждет, что я изреку что-нибудь умное, исчерпывающее, окончательное, ждет, что мой ответ разрешит для нее какую-то загадку.

– Я считаю, что все рано или поздно меняется к лучшему, – говорю я наконец.

– Ты знала, что мой отец покончил с собой?

– Мм…

В общем-то, я подозревала это. Когда мне было шестнадцать, я подслушала разговор между Мо и мамой.

– Между прочим, из-за Анжелин, – добавляет она.

Моника залезает на камень и смотрит на меня сверху вниз.

– Как думаешь, существует ген самоубийства?

– Не знаю.

Подобные вещи выше моего понимания.

– И все-таки?

– Я не ученый! И не специалист в вопросах человеческого поведения. Порой… – умолкаю, не знаю, стоит ли продолжать. – Да нет, разумное объяснение всегда можно найти.

– Отец совершил самоубийство, а мать спилась и умерла. Какое тут еще может быть объяснение?

– Твои родители не справились со своей судьбой, но это вовсе не значит, что тебя ждет та же участь.

Тут я вспоминаю, что она, как и я, единственный ребенок в семье, но в отличие от меня в шестнадцать лет потеряла отца и в двадцать – мать. Каково ей пришлось? Касаюсь ее руки:

– Послушай, Моника, я тебе очень сочувствую, честное слово. И очень жалею о том, что не смогла помочь тебе, когда мы были моложе.

Она смотрит на меня невыразительными, пустыми глазами.

– Значит, теперь ты понимаешь, почему я так ненавижу Орлу?

– Да… и нет.

– Ей было все равно, Грейс. Ей было наплевать, что ее мать разрушила нашу семью.

– Думаю, все-таки не совсем все равно. Однажды вечером, как раз в день ее рождения, она страшно поссорилась с матерью. Она осуждала поведение матери, ругала ее самыми последними словами. Между прочим…

Хочу рассказать Монике, что услышала от Орлы за ланчем в Эдинбурге. О том, что Орла так и не простила мать. Но вовремя спохватываюсь, потому что, будем смотреть правде в лицо, Орле нельзя верить ни в чем, и уж кому-кому, но только не мне защищать ее.

– Наверно, трудно тебе пришлось после самоубийства отца.

Моника пожимает плечами.

– Он не виноват. – Она поджимает губы. – Это все Анжелин. Она околдовала его.

– Не могла же она завладеть им против воли, – тихо говорю я.

– Это все равно что против воли! Она лишила его собственной воли! Такие, как Анжелин, не уважают, презирают ценности семейной жизни, понятие долга для них – ничто. Мой папа был человек порядочный, прекрасный муж и отец. А эта Анжелин… это она вскружила ему голову.

Она нагибается, срывает несколько травинок, принимается рвать их на тоненькие полоски.

– Мы жили прекрасно, у нас была дружная, счастливая семья. Пока не появилась она.

Я точно знаю, что это неправда. Мать Моники состояла с моей матерью в Женской гильдии. И я хорошо помню, как мама рассказывала отцу, каким легкомысленным человеком был Питер, как наплевательски он относился к дочери, держал их на голодном пайке, почти совсем не приносил денег в дом.

– Однажды Анжелин попросила папу помочь ей со счетами в ее бизнесе, который она тогда затеяла, – продолжает она, приблизив ко мне лицо. – А папа хорошо разбирался в этом. Его услугами пользовались многие мелкие бизнесмены. Если б ты видела, сколько к нам приходило открыток, когда он умер! Все хвалили его аккуратность, дотошность, его внимание к мельчайшим деталям. Вот какой он был. Но Анжелин… она приворожила его. Я бы не удивилась, если б узнала, что она подсыпала ему что-нибудь в чай.

Моника продолжает говорить, оживляя воображаемые моменты детства, в котором ее отец был идеальным существом, только крылышек не хватало, она на ходу творит миф о счастливой семье, миф, где он освобождается от всякой ответственности; ну конечно, ей гораздо легче видеть в нем несчастную жертву коварной ведьмы. А Анжелин и являлась, по ее словам, ведьмой, а вдобавок шлюхой и стервой. Отец был слишком доверчив, вот и получил по полной программе.

Как ни странно, как это ни смешно, но подобное мифотворчество, в котором идеализируется прошлое, чем-то сближает Монику с Анжелин. Для Анжелин это касается ее потрясающего умения манипулировать людьми (хорошо хоть Мюррей считает ее порядочной женщиной), тогда как для Моники жизнь становится сносной, если она уверена, что ее отец ни в чем не виноват и светлый образ его безупречен. Но мужчина, между женой с ребенком и любовницей выбирающий любовницу, не может считаться человеком, который любит семью, и не заслуживает взаимной любви.

Взять хотя бы нас с Юаном. Казалось бы, аналогия очевидна. Но мы с ним никогда не станем разрушать свои семьи. Я люблю своего мужа, а он – свою жену, мы любим своих детей. Мы отчаянно боролись с искушением прежде и намерены бороться впредь. Пол получит свой творческий отпуск в Австралию, я уеду отсюда, и соблазна больше не будет.

– Ах, как важно понять, Грейс, почему все так происходит.

– Это не всегда в наших силах.

Разговор приобретает слишком интимный характер, и я уже еле сдерживаюсь.