Твое сердце принадлежит мне - Дин Кунц Страница 59

Что же касается сверхъестественного объяснения, то Райан не привык плавать в морях суеверий. И ему совершенно не хотелось нырять в эти опасные воды.

Он не верил в призраков, но, если Исмей была призраком, не мог понять смысл ее появления в лаборатории.

И уже собрался закрыть книгу, не пролистав до конца, когда вспомнил, что точно так же поступил в кабинете Баргхеста после того, как нашел фотографию Терезы… и сумел найти фотографию Исмей Клемм лишь на шестнадцать месяцев позже и двенадцатью карманами дальше.

И предпоследнее стихотворение в этой книге, озаглавленное «Колокола», напомнило ему еще одну фразу Исмей. Услышал ее ясно и отчетливо, словно медсестра сейчас находилась рядом с ним, в этом самом «люксе».

«Если услышишь железные колокола, приходи ко мне».

Стихотворение Эдгара По «Колокола» [43]состояло из четырех частей, и Райан прочитал их с нарастающей тревогой. В первой части колокольчики радостно звенели на рождественских санях. Во второй речь шла о гармонии свадебных колоколов. В третьей стихотворение становилось более мрачным, напоминая о пожарных колоколах и человеческой трагедии, которую они предсказывали. В четвертой говорилось о железных колоколах, которые раскачивают призраки высоко на колокольне, об унылости их звона.

– «Каждый звук из глотки ржавой, – продекламировал Райан, – Льется вдаль холодной лавой,/ Словно стон».

Слова эти, произнесенные вслух, обеспокоили его еще сильнее, чем когда он просто их читал, и Райан замер в тишине.

Ритмика строк, повторяемость слов вернули его в какофонию и грохот звенящих колоколов, которые разбудили его на больничной койке в ночь перед трансплантацией.

Он мог видеть, обонять, слышать ту палату, Уолли у окна, смотрящего вниз, вниз, вниз, волны ржавого звука, блеск каждой поверхности, даже свечение теней, вибрация от ударов колоколов в костях, их звон, будоражащий кровь, запах ржавчины, красной и горькой пыли, накатывающий волна за волной.

Наконец Райан отложил книгу в сторону.

Он не знал, как все это трактовать. Он не хотел знать, как все это трактовать.

Знал он другое – что не сможет заснуть. В его нынешнем состоянии.

А ему так хотелось заснуть. И спать безо всяких сновидений. Не мог он и дальше бодрствовать.

Вот и совершил поступок, который никогда не одобрил бы доктор Хобб, касательно его, Райана, или любого другого своего пациента с пересаженным сердцем. Воспользовался содержимым бара и убаюкал себя несколькими стаканами джина с тоником.

В «Лирджете» Райан поначалу сел отдельно от Кэти Сайны. Поскольку проснулся с похмельем и ему требовалось время, чтобы избавиться от головной боли, успокоить желудок плотным завтраком и взять себя в руки, из Денвера они вылетели довольно поздно. Суета перед вылетом, взлет, разворот над Скалистыми горами могли привести к тому, что завтрак попросится назад, вот Райан и предпочел начать полет в одиночестве.

И только когда они легли на основной курс, подошел к Кэти. В салоне кресла стояли лицом друг к другу, разделенные столиком. Он сел, и Кэти, закончив чтение абзаца, оторвалась от журнала.

– У вас удивительный самоконтроль, – заметил Райан.

– Вы так решили, потому что я заставила вас ждать десять секунд, дочитывая до красной строки?

– Нет. Ваш самоконтроль проявляется во всем. И демонстрируемое вами отсутствие любопытства впечатляет.

– Мистер Перри, каждый день жизнь предлагает нам гораздо больше, чем мы можем понять. Если бы я гонялась за всем, что вызывает у меня любопытство, у меня не осталось бы времени на ту часть жизни, которая мне понятна.

Подошла стюардесса, чтобы узнать, не хотят ли они что-нибудь съесть или выпить. Райан для окончательной опохмелки заказал «Кровавую Мэри», Кэти – черный кофе.

– В любом случае, – продолжила она, когда стюардесса отошла, – понимание того, что важно, приходит, если проявить терпение.

– А что важно для вас, Кэти?

Она держала журнал в руках, заложив пальцем страницу, словно собиралась продолжить чтение. Теперь же отложила его в сторону.

– Вы уж не обижайтесь, но о том, что для меня важно, а что – нет, я бы никогда не стала говорить с незнакомцем в самолете, чтобы скоротать время.

– Мы – незнакомцы?

– Не совсем, – на том и замолчала.

Райан всмотрелся в нее. Пышные черные волосы, высокий лоб, широко и глубоко посаженные глаза, нос с легкой горбинкой, чувственный рот, волевой подбородок, сильная, но женственная линия челюсти. Его взгляд вернулся к ее гранитно-серым глазам, которые словно раскатывали тебя в тонкий слой теста на гранитном столе пекаря. При всей привлекательности Кэти, ей недоставало физического совершенства Саманты, однако Райан чувствовал, что глубоко внутри они с Самантой очень схожи, а потому ему с ней было легко.

– Годом раньше мне пересадили сердце.

Кэти ждала.

– Я радуюсь, что живу. Я благодарен. Но…

Он замолчал, не зная, как продолжить, и во время паузы стюардесса успела принести «Кровавую Мэри» и кофе.

Как только перед ним поставили коктейль, желание выпить его пропало. Полный стакан так и остался на подставке, чуть утопленной в подлокотник.

И когда Кэти пригубила кофе, Райан продолжил:

– Мне пересадили сердце молодой женщины, которая получила в автомобильной аварии несовместимую с жизнью травму головы.

Кэти уже знала, что умершая Исмей (или какая-то женщина, выдававшая себя за Исмей) приходила к нему до того, как ему пересадили сердце, и она знала, что ему часто снился сон, может и не один, связанный с медсестрой. Теперь Райан видел, как пытается она объединить все эти составные части в общую картину, но вопросов пока не последовало.

– Женщину звали Лили. Как выяснилось, у нее осталась сестра, однояйцевая близняшка.

– Вы не сомневались, что у Исмей тоже есть сестра-близняшка.

– Я думал, что однояйцевые близнецы – главная идея. Мне требовалось понять смысл этой идеи. Но, возможно, близнецы – всего лишь мотив.

Его терминология определенно поставила ее в тупик, но она по-прежнему молчала.

– В любом случае сестра Лили… я думаю, она сидела за рулем, когда произошла эта авария.

– Мы можем легко это выяснить. Но почему это так важно?

– Мне кажется, что чувство вины ест ее поедом. Она не может этого выдержать. И обращается к тому приему, который психиатры называют переносом.

– Перекладывает свою вину на вас?

– Да. Из-за того, что я получил сердце Лили, ее сестра винит меня в смерти своей близняшки.