Снежная смерть - Брижит Обер Страница 59

Слышу, как волокут тело. Бросают его на другие тела. Скорбное поле брани для жандармов, погибших на боевом посту. Узурпатору тут делать нечего.

Запах «Житан». Курильщик вышел на пандус, я слышу, как потрескивает его сигарета. Другие шаги, голос Мартины:

— Бедный Дюпюи, он был такой веселый!

А эти ребята, на земле, они не были веселыми? Ты что, полная идиотка?

— Но почему он показался вам подозрительным? — продолжает она.

— Подо-зри, подо-сри, сри, насри! Насри!

— Ох, замолчи! — это она Кристиану.

Я и не слышала, как он подошел. Почему Дюпюи показался мне подозрительным? Ну, что же, представь себе, что на земле валяется куча трупов, а вооруженный Дюпюи угрожает мне, и вот я, в силу необъяснимого психического отклонения, нахожу это немного подозрительным!

— Присмотри за ней, — добавляет Мартина, не дожидаясь моего ответа, — я сейчас вернусь.

Присмотреть за мной? Дальше некуда! Я остаюсь кипеть от возмущения в обществе неизвестного курильщица и Кристиана, под не слишком надежным прикрытием металлического навеса.

Мерканти чем-то занимается. Интересно, что никто другой не вышел посмотреть, что происходит. Безусловно, это Лорье помешал выйти пансионерам. Нет нужды травмировать их еще больше. Кристиан, наверное, удрал. Он совершенно спокоен, это меня удивляет. Чирканье спички, запах табака.

Кто-то насвистывает «Маринеллу». Первые такты.

«Маринелла, что за штуки: это ноги или руки, а когда я разобрал…»

— В зад тебя поце’овал! — взвизгивает Кристиан. Свист продолжается, потом Кристиан вопит:

«Ма’инелла, ты воняешь, рот твой пахнет табаком!», после чего снова раздается свист, а потом меня пронизывает холод, еще более леденящий, чем настоящий, зимний мороз.

Когда Кристиан поет, никто не свистит. Когда кто-то свистит, Кристиан не поет.

Значит, мы тут вдвоем — он и я? И это он курит «Житан»? Он курит «Житан» и изъясняется совершенно нормально?

— А вы знали, что Дюпюи звали Альфонсом? — спрашивает меня курильщик.

— Альфос — длинный нос! — лающий голос Кристиана.

— А вы знали, что второе имя Франсины — Тереза?

— Тереза — Тереза, коза-дереза! — вопит Кристиан.

— А вы знали, что я прозвал вас «Ночной колпак»? — спрашивает он, понизив голос еще больше.

Его губы касаются моего уха.

— Колпак — дурак! — произносят губы, касающиеся моей мочки.

Если бы я могла закрыть глаза. Ничего больше мысленно не видеть, не слышать, не понимать. Не представлять себе смеющегося Кристиана, склонившегося надо мной, не слышать, как он говорит мне: «Хорошо я вас поимел, а?», не понимать, что я ничего не поняла!

Кристиан! Не Леонар! Кристиан!

Но какое отношение ко всему этому имеет Дюпюи?

— Хотите, я вам немножко почитаю? — предлагает мне Кристиан.

Требуется какое-то время, чтобы его слова дошли до моего слуха. Он уже начал читать, запинаясь:

— «Примечания автора: можно ли сделать так, чтобы Вор пытал Иветт, не влияя на эмоциональное восприятие читателя? Обратить внимание на реакции отторжения в ответ на крайности! Не превращать в фарс!»

Что?!

Он уже продолжает:

— «С другой стороны, следует найти способ сделать Элиз менее скучной. Любовник? Пусть она спит с Вором?» Вор и Элиз, ха-ха-ха! — задыхается он.

Я чувствую, что у меня пересыхает во рту. Шелест быстро переворачиваемых страниц. Он читает дальше:

— «Глава 2: Элиз встречает грустную молодую девушку, которая что-то знает… Глава 4: Иветт и директриса играют в карты. Элиз дремлет возле террасы… Глава 8: Элиз входит в комнату и находит там тело повесившейся молодой калеки…» Ну как, Элиз души моей, нравится вам это?

Элиз с раскрытым ртом, с опущенными руками уставилась в пустоту. Пустота перед глазами, пустота в голове.

Так, значит, все было написано?

— Пошли, пора возвращаться, — заключает Кристиан.

Он везет меня в дом.

Как все это могло оказаться предвиденным? Появляется абсурдная, но пугающая мысль о том, что на самом деле я — персонаж книги. Может быть, я не существую? Но нет, иначе какие же у меня могут быть ощущения? Хотя, честно говоря, у меня нет никаких ощущений, кроме того, что я — ком студня, мягкого и безвкусного, колышущегося на инвалидном кресле.

Люди внутри о чем-то спорят. При нашем появлении все замолкают. Кто-то прибегает, под его шагами вибрирует паркет.

— Элиз! — кричит дядя. — Где ты была?

— Она пришила бригадира Дюпюи, — бросает ему Мерканти.

Дядя смеется. Да, он СМЕЕТСЯ.

— Ну, это уже, пожалуй, чересчур! — добродушно отвечает он.

Он что, выпил?

— Говорю вам, что ваша сука племянница…

— Я вам запрещаю! — гремит Фернан.

— … только что убила Альфонса! — чеканит Мерканти.

— Что?! Но как это могло случиться? Это не были холостые выстрелы? — дрожащим удивленным голосом спрашивает дядя.

Студень оказывается у меня между ушей, расплывается по всему телу. Замерзшие синапсы отказываются передавать мысли. Хочется рвать на себе волосы и орать: «Не врубаюсь!».

— Но в фильмах не используют боевые патроны! — возмущается дядя. — Это шутка!

Ага, фильм, и статисты, они там лежат в снегу и ждут, когда им заплатят… Фильм. Слово медленно вплывает в мое паническое настроение, прокладывает себе путь среди смятения. И за ним другое — «статисты». И жужжание камеры Жан-Клода.

Статисты? Эти мерзавцы снимали фильм?! Надо мной издевались?! Да, точно как в том фильме, где герой — единственный, кто не подозревает, что его снимают? Значит, ощущение, что я играю в пьесе, было правильным?! Ну да, эти ремарки, которые читал Кристиан! Сценарий! Злость смешивается с облегчением, я почти готова рассмеяться.

— Кто вам рассказал про фильм? — говорит в это время Мерканти моему дяде.

— Да Элиз, — растерянно отвечает тот. — В записке, упавшей на пол?!

Слышу, как он роется в карманах. Потом говорит:

— Должен честно сказать, что по приезде я был очень расстроен из-за Сони и сильно волновался. Повсюду полиция, рассказы об убийствах, о бомбе, о раненых, как в театре! Кстати, отличная постановка. Дошло до того, что я рассказал всю свою жизнь тому, кто играет старшину.

Я цепляюсь за его слова, как альпинист за истрепанную веревку.

— Да, тут вы меня здорово обставили! — с восхищением говорит он. — Хотя мне показалось довольно жестоким, что вы заставили меня поверить в смерть моей крестницы. Ну вот, я чувствовал себя весьма неуютно, а потом нашел записку Элиз, вот, слушайте: «Дядя, не волнуйся, это все кино! На самом деле все в порядке. Но это тайна, никому не рассказывай, даже Жюстине. Пожалуйста, веди себя так, как будто ты ничего не знаешь, как можно более естественно. Позже я тебе все объясню, рассчитываю на тебя. Элиз».