Как ты смеешь - Меган Эббот Страница 6

– Хорошенькая, – выпаливает Эмили, – как куколка… или типа того.

Куколка или типа того.

Тренерша смотрит на фотографию, будто видит ее впервые. Щурится.

– В детском саду я на плохом счету, – произносит она таким тоном, будто ее это волнует. – Я ее всегда последняя забираю. По крайней мере, из всех мам.

Она ставит фотографию на место и смотрит на нас.

– Помню, у меня тоже такие были, – кивает она на наши фенечки.

Они, мол, в детстве их плели, и надо же, мода возвращается. Она называет их «браслеты дружбы». Впервые слышу, чтобы их так называли.

– Это просто фенечки, – говорю я.

Она смотрит на меня, потом прикуривает от обычной деревянной спички, как тот мужик, что продает нам вино с черного хода своей лавки на Шелтер-Роуд.

– Вот такое плетение у нас называлось «змея на дереве», – говорит она, поддевая мизинцем браслет на запястье Эмили и затягивается сигаретой.

– Это «китайская лестница» – снова возражаю я.

– А это? – Она тычет мне в руку сигаретой так, что кончик едва не обжигает кожу.

Смотрю на свой браслет и на ее изящный пальчик.

– Узел «незабудка», – лыбится Эмили. – Такой проще всего выучить. И я знаю, кто тебе его сплел.

Я не отвечаю.

Тренер смотрит на меня.

– Парни не плетут фенечки.

– Не плетут, – отзывается Эмили и чуть ли не прищелкивает языком.

– Да я даже не помню, кто его мне подарил, – говорю я.

Но потом вспоминаю: это была Кейси Джей, девчонка, с которой мы подружились в чирлидерском лагере прошлым летом, но Бет ее невзлюбила, а потом и смена кончилась. Вот странно: в лагере кажется, что роднее подруг и быть не может, а потом лето заканчивается и вы никогда больше не видитесь.

Тренер смотрит на меня, и я замечаю, что в уголке рта у нее ямочка.

– Научи меня, – говорит она и снова тычет в меня сигаретой. – Научи плести «незабудку».

Я говорю, что у меня нет ниток, но у Эмили на самом дне ее полотняной сумки оказывается целый клубок.

Мы учим ее плести и смотрим, как она перекрещивает нити. Она быстро схватывает что к чему – пальцы так и порхают. Интересно, есть ли что-то, что она не сможет сделать?

– Вспомнила, – говорит она. – Смотрите.

И показывает плетение «кошачий язык» – смесь «сломанной лестницы» с простой косичкой. И еще одно, «злодейский узел», который я вообще не понимаю.

Она довязывает «злодейский узел», накручивает браслет на палец и бросает мне. Я вижу, как завистливо вспыхивают глаза Эмили.

– Значит, так вы, девчонки, развлекаетесь?

Нет. Не совсем.

– Ей как будто было правда интересно, чем мы живем, – докладывает Эмили остальным и проводит пальчиком по моему браслету.

– Какое убожество, – фыркает Бет. – Даже мне не интересно, чем мы живем. – Она хватает браслет, тянет его и срывает с моей руки.

На следующий день после школы вижу тренера на парковке. Она шагает к спортивной серебристой машинке.

Я стою с бутылкой колы и жду. Бет обещала меня подвезти, но решила, что я могу и подождать, пока она убалтывает мистера Фека, который пачками выдает ей розовые пропуски на выход. У него в столе таких тонны.

Я думала, тренер меня не заметит, но она тут же окликает меня и кивает на свою машину.

– Иди уже, – зовет она. – Садись.

Как будто знала, что я только и жду приглашения.

Она рулит одной рукой, а другой трясет бутылку с каким-то странным мутным коричневым соком. У меня от этих соков зубы сводит, а она все время их пьет. Никто ни разу не видел, как она ест.

– У вас, девочки, столько вредных привычек, – она кивает на колу.

– Это диетическая, – отвечаю я, но она лишь качает головой.

– Ну ничего, мы приведем вас в порядок. Вы у меня перестанете в солярий бегать и луковые пампушки на обед лопать.

– Окей, – не слишком уверенно соглашаюсь я. Между прочим, я луковых пампушек ни разу в жизни не пробовала.

– Увидишь, – говорит она. Прямая спина и шея, брови выщипаны так, что не придерешься, золотой теннисный браслет [14], блестящие, как в рекламе, волосы. Само совершенство.

– Так кто из этих футболистов твой? – спрашивает она, глядя в окно.

– Что? – опешиваю я. – Никто.

– У тебя никого нет, что ли? – приосанивается она. – Это почему?

– В Саттон-Гроув-Хай выбирать не из кого, – отвечаю я, потому что так ответила бы Бет. А сама поглядываю на пачку сигарет на приборной панели и представляю, как достаю сигарету и сую в рот. Интересно, она мне помешает?

– Скажи, – говорит она, – как зовут того кудрявого парня? – она постукивает пальцем по лбу, пытаясь вспомнить. – С горбинкой на носу.

– Из футбольной команды?

– Нет, – она чуть наклоняется к рулю. – Я его на футбольном поле видела. Бегает трусцой. У него еще шорты с черепами.

– Джорди Бреннан? – спрашиваю я.

У нас была компания парней, с которыми мы тусовались: десять-двенадцать ребят. На вечеринках мы садились к ним на колени, а они дышали нам в лицо перегаром. Неделю, максимум, месяц я считалась «чьей-то» девушкой, только потому, что носила его спортивную куртку.

Но Джорди Бреннан никогда не входил в их число. Я знала о его существовании, не больше. Он просто мелькал где-то там, на периферии.

– Никогда его не замечала, – говорю я.

– А он симпатичный, – отвечает она, вздыхает и поворачивает руль. Я понимаю, что в эту секунду она думает о Джорди Бреннане.

И теперь я тоже о нем думаю.

Ткань рубашки царапает мне спину, когда горячие нетерпеливые руки Джорди ныряют под нее, а в следующий момент он уже задирает мне юбку выше пояса и тычется в живот. Его руки повсюду, мои ладони стиснуты в кулаки. Неужели мы это сделаем?

Вот что творится в моей голове той ночью, пока я ворочаюсь под одеялом. В первый раз со мной такое. В первый раз так пылает все внизу, так стучит – тук-тук-тук, так трепещет.

Джорди Бреннан. А я ведь даже не замечала его.

Перед сном я намереваюсь позвонить Бет, чтобы, как обычно, обсудить случившееся за день, но передумываю.

Мне кажется, она будет злиться на меня за то, что я не дождалась ее после школы. Или по какому-нибудь другому поводу. Она часто на меня злится, особенно после того лета в лагере, когда между нами что-то изменилось. С тех пор как мне надоело быть ее шестеркой, надоели ее жесткость и неуступчивость, и я стала тренироваться с другими девчонками. Но мы с Бет многое пережили. Мы дружим сто лет, а все эти годы разом не перечеркнешь.