Тайна Святой Плащаницы - Хулия Наварро Страница 60

— Доктор Галлони, мне хотелось бы, чтобы вы присутствовали на ужине, — стал уговаривать Софию кардинал.

— Ваше высокопреосвященство, вы можете понять испытываемую мной неловкость лучше, чем кто-либо другой. Я предпочитаю уйти. Не хочу никому доставлять никаких неудобств.

— Ну, если даже у меня не получается переубедить вас… Надеюсь еще вас увидеть. Ваша оценка современных археологических методов мне представляется новаторской. До того как полностью посвятить себя Церкви, я изучал археологию.

Его прервал Д'Алаква.

— Машины нас уже ждут…

— Доктор Галлони не поедет с нами, — сказал Визье.

— Жаль. Мне бы хотелось, чтобы она составила нам компанию, однако, если она предпочитает покинуть нас, ее отвезут в гостиницу в той же машине, в которой привезли сюда.

— Благодарю, но я лучше пройдусь пешком. Гостиница находится не очень далеко отсюда.

— Извините меня, доктор Галлони, — остановил ее кардинал, — однако мне кажется, что идти одной слишком опрометчиво. Турин — опасный город, и я буду чувствовать себя спокойнее, если вас все-таки отвезут на машине.

София решила согласиться, поскольку могла показаться упрямой и зловредной, если бы стала настаивать на том, чтобы пойти пешком одной.

— Хорошо. Благодарю вас.

— Не благодарите меня. Вы — чудесная женщина, обладающая многими достоинствами, и нельзя допустить, чтобы вы пострадали. Хотя мне кажется, что ваша красота для вас — скорее неудобство, чем преимущество, тем более что вы ее так и не сумели использовать для собственной выгоды.

Слова кардинала разозлили Софию. Д'Алаква проводил ее до машины.

— Доктор Галлони, я был рад.

— Спасибо.

— Вы пробудете еще несколько дней в Турине? — Да, возможно даже недели две.

— Я вам позвоню, и, если у вас будет время, мне хотелось бы как-нибудь пригласить вас пообедать.

София не знала, что и ответить, и лишь выдавила из себя еле слышное «хорошо», пока Д'Алаква закрывал дверь автомобиля и давал распоряжение шоферу отвезти Софию в гостиницу.

Чего не знала София — так это того, что Гидо Бономи подвергся серьезным упрекам со стороны кардинала Визье.

— Профессор Бономи, вы провинились перед доктором Галлони, да и перед всеми, кто был рядом с ней. Ваши заслуги перед Церковью неоспоримы, и мы все вам благодарны за вашу работу в качестве ведущего эксперта в области средневекового сакрального искусства, однако это не дает вам права вести себя, как мужлан.

Д'Алаква с удивлением слушал возмущенного кардинала.

— Поль, не знал, что доктор Галлони произвела на тебя такое впечатление.

— Мне показалось недостойным поведение Бономи. Он вел себя как старый невежа и обидел доктора Галлони без всякого повода. Иногда я задаюсь вопросом, как же так получается, что талант Бономи в области искусства никак не проявляется в других областях жизни. Галлони мне кажется человеком цельным, умным, культурным. Я бы влюбился в эту женщину, если бы не был кардиналом, если бы не был… таким, как и все мы.

— Меня удивляет твоя откровенность.

— Да ладно, Умберто, ты знаешь так же хорошо, как и я, что очень нелегко соблюдать обет безбрачия, даже когда это крайне необходимо. Я это выдержал, видит Бог, я выполнил все требования, но это еще не значит, что, если я вижу красивую и умную женщину, не имею права ею восхититься. В противном случае я был бы лицемером. В конце концов, у нас есть глаза, и так же, как мы восхищаемся статуей Бернини, мраморными творениями Фидия и прочностью какого-нибудь этрусского каменного склепа, мы можем восхититься и человеческими достоинствами. Не будет оскорблением нашему единомыслию, если мы по достоинству оценим красоту и личностные качества доктора Галлони. Надеюсь, ты предпримешь что-нибудь, чтобы загладить вину перед ней.

— Да, я ей позвоню и приглашу позавтракать вместе. Больше я ничего не могу сделать.

— Я знаю. Мы больше ничего не можем сделать.

— София… — Анна Хименес подошла к гостинице как раз в тот момент, когда София выходила из автомобиля. — О господи! Какая вы красивая! Вы возвращаетесь с какого-то торжественного мероприятия?

— Я возвращаюсь из какого-то кошмара. А у вас как дела?

— Более или менее. Все оказалось труднее, чем я думала, но я не сдаюсь.

— Правильно делаете.

— Вы уже ужинали?

— Нет, но я собираюсь позвонить Марко в его номер. Если он еще не ужинал, скажу ему, чтобы спускался в гостиничный ресторан.

— Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

— Я — нет, но не знаю, что скажет мой шеф. Подождите минуту, я у него выясню.

София возвратилась от стойки дежурного администратора с запиской в руках.

— Он вместе с Джузеппе пошел ужинать к начальнику карабинеров Турина домой.

— Тогда мы поужинаем вдвоем. Я вас приглашаю.

— Нет, это я вас приглашаю.

Они заказали ужин и бутылку «Бароло» и сидели за столом, украдкой разглядывая друг друга.

— София, в истории Плащаницы есть один весьма странный эпизод.

— Только один? Я бы сказала, что все эпизоды ее истории — странные. Ее появление в Эдессе, ее исчезновение из Константинополя…

— Я прочла, что в Эдессе была христианская община. Она основательно укрепила свои позиции и пользовалась большим влиянием в городе. Эмиру Эдессы даже пришлось сражаться с войсками Византии, потому что члены христианской общины не хотели отдавать Священное Полотно.

— Да, это так. В 944 году византийцы вплотную занялись Мандилионом. В то время они вели войну с мусульманами, во власти которых была Эдесса. Император Византии Роман Лекапин хотел захватить Мандилион, как греки называли Плащаницу, поскольку верил, что, владея им, он будет находиться под защитой самого Бога и что Мандилион сделает его непобедимым и будет оберегать его. Император послал войско во главе со своим лучшим полководцем и предложил эмиру Эдессы сделку: если тот отдаст Священное Полотно, войско уйдет, не причинив городу никакого вреда. Кроме того, за Мандилион была обещана щедрая плата, а еще предлагали освободить двести мусульманских пленников. Однако христианская община Эдессы отказалась выдать Мандилион, а эмир, хотя и был мусульманином, все же побаивался магической силы этого полотна, и потому принял решение сражаться. Победили византийцы, и Мандилион был доставлен в Константинополь 16 августа 944 года. В Православной церкви хранят память об этом дне. В архивах Ватикана находится текст проповеди архидьякона Григория по случаю прибытия Священного Полотна. Император приказал хранить Мандилион в церкви святой Марии, где каждую пятницу он выставлялся перед верующими для поклонения. Потом он исчез и снова появился уже во Франции в XIV веке.