Близнецы-соперники - Роберт Ладлэм Страница 67

— Вы пережили войну, — сказал Фонтин, пропуская ее намек мимо ушей.

— С пригоршней французских наград: Военный крест, орден Почетного легиона, орден «Легион Сопротивления».

— И стали кинозвездой, а я, дурак, вас не узнал, — продолжил Фонтин с улыбкой.

— Увы, нет. Хотя у меня было немало возможностей сблизиться со многими влиятельными людьми в кинематографе.

— Боюсь, я не совсем понимаю.

— Я стала — и, рискуя показаться нескромной, до сих пор остаюсь — самой преуспевающей «мадам» Южной Франции. Один только Каннский кинофестиваль обеспечивает мне достаточный доход для очень безбедного существования. — Теперь настала ее очередь улыбнуться.

Хорошая улыбка, подумал Фонтин. Искренняя, живая.

— Ну что ж, рад за вас. Я в достаточной мере итальянец, чтобы считать вашу профессию вполне почтенной.

— Не сомневаюсь. Я здесь охочусь за новыми талантами. Мне доставило бы огромное удовольствие выполнить любое ваше пожелание. Здесь поблизости мои девочки.

— Нет, благодарю вас. Вы очень любезны, но я уже не тот, каким был когда-то.

— Я считаю, что вы великолепны, — просто сказала она. — И всегда так считала. — Она улыбнулась. — Ну, мне пора. Я вас узнала, и мне просто захотелось с вами поболтать. Вот и все. — Она поднялась из-за стола и протянула руку. — Не надо вставать.

Ее рукопожатие было твердым.

— Мне было приятно — и утешительно — снова вас увидеть, — сказал он.

Она посмотрела ему прямо в глаза и тихо произнесла:

— Я была в Цюрихе несколько месяцев назад. Меня нашли через человека по имени Любок. Он чех. Педик-"королевка", как мне сказали. Он тогда тоже был в том самолете, верно?

— Да. Исключительного мужества человек, я бы сказал. По моим оценкам — король. — Виктор был настолько ошарашен, что ответил почти машинально, не подумав. Он не вспоминал о Любоке уже много лет.

— Да, я помню. Он всех нас тогда спас. Но его раскололи.

— Раскололи? Боже, если он жив, то ему столько же лет, сколько и мне, а то и больше. Семьдесят или за семьдесят. Кому нужны такие старики? О чем вы?

— Их интересовал человек по имени Витторио Фонтини-Кристи, сын Савароне.

— Вы говорите ерунду. Но эту ерунду я еще могу понять, хотя и не понимаю, какое это может иметь отношение к вам. Или к Любоку.

—Я и сама знаю не больше. И не хочу знать. Ко мне в гостиницу в Цюрихе пришел человек и стал задавать вопросы о вас. Естественно, я не могла на них ответить. Вы были только сотрудником разведки союзников, спасшим жизнь шлюхе. Но ему был также известен и Антон Любок.

— Кто был этот человек?

— Священник. Это все, что я о нем знаю. Прощайте, капитан. — Она повернулась и пошла, одаривая улыбками девушек, которые плескались в бассейне и слишком громко смеялись.

Священник. В Цюрихе.

«Он разыскивает всех, кто когда-либо был знаком с сыном Фонтини-Кристи».

Только теперь он понял смысл загадочной встречи близ бассейна под открытым небом в Лос-Анджелесе. Лишенный сана священник после тридцатилетнего тюремного заключения выпущен на свободу и возобновил охоту за константинскими рукописями.

«Дело Донатти продолжается» — так говорится в письме. "В настоящее время он прилагает усилия, чтобы добыть хоть малейшие крупицы сведений о поезде из Салоник, отправившемся в путь тридцать три года назад... Он уже объездил большую территорию, начал с сортировочной станции в Эдесе, побывал на Балканах... в районе Монфальконе вплоть до северных пределов Альп...

Он разыскивает всех, кто когда-либо был знаком c сыном Фонтини-Кристи".

И вот за многие тысячи миль от Цюриха, в Нью-Йорке, к нему в больницу приходит священник, отнюдь не лишенный сана, и говорит о варварском деянии, прямо связанном с этими рукописями. Утерянными три десятилетия назад и вновь разыскиваемыми...

А в Вашингтоне молодой индустриальный гений приходит к нему в контору и по неизвестным причинам начинает рассказывать о своей семье, которая служила некой церкви, способами, которых он не понимает.

«Мне представилась возможность получить образование в общине доброго, хотя и малоизвестного религиозного братства...»

Ксенопский орден! Вдруг все прояснилось.

Это не просто совпадения.

Все вернулось на круги своя. Поезд из Салоник очнулся от тридцатилетнего сна и снова в пути... Необходимо его остановить — пока не столкнулись ненависть с ненавистью, пока фанатики не обратили свои поиски в священную войну, как они уже сделали это три десятилетия назад. Виктор знал, что это его долг перед отцом, матерью, родными, зверски убитыми в белом свете Кампо-ди-Фьори, перед теми, кто погиб под бомбами в Оксфордшире. Перед обманутым молодым монахом по имени Петрид, который покончил с собой на утесе в Лох-Торридоне, и перед человеком по имени Алек Тиг, и перед подпольщиком Любоком, и перед стариком Гвидо Барцини, который спас его от самого себя.

Нельзя допустить, чтобы снова пролилась кровь.

Дождь хлынул сильнее, плотную пелену воды косо сносил ветер. Фонтин уперся ладонями в металлический стул и с усилием встал, вцепившись в стальную палку.

Ветер и дождь словно омыли его душу. Он знал теперь, что ему делать, куда ехать.

В горы Варесе.

В Кампо-ди-Фьори.

Тяжелый лимузин подъехал к воротам Кампо-ди-Фьори. Виктор смотрел из окна. Спину вдоль позвоночника пронзила спазматическая боль: глаза наблюдали, мозг вспоминал...

Здесь, на этом самом месте, некогда в муках страданий резко переменилась его жизнь. Он старался не давать волю воспоминаниям, но подавить их был не в силах. То, что видели глаза, вытеснили картины, вставшие перед мысленным взором: черные костюмы, белые воротнички.

Машина въехала в ворота. Виктор затаил дыхание. Он тайно прилетел в Милан через Париж. В Милане снял простенький однокомнатный номер в «Альберго Милано», зарегистрировавшись как «В. Фонтин. Нью-Йорк».

Время сделало свое дело. Его уже не встречали ни удивленно поднятые брови, ни любопытные взгляды, а имя ни у кого не вызывало никаких ассоциаций. Тридцать лет назад одно упоминание Фонтина или Фонтини-Кристи в Милане послужило бы пищей для пересудов. Но не теперь.

Прежде чем покинуть Нью-Йорк, он навел справки —вернее, лишь одну справку: обилие информации могло потревожить его душу. Он выяснил, кто приобрел Кампо-ди-Фьори. Покупка была совершена двадцать семь лет назад, и с тех пор владелец оставался неизменным. Но имя его не произвело в Милане никакого впечатления. Там его не знали.

«Барикур, отец и сын». Франко-швейцарская компания из Гренобля — вот и все, что ему сообщили. Он не смог узнать деталей и у адвоката, совершавшего сделку. Тот умер в 1951 году.