Мертвое озеро - Рэйчел Кейн Страница 7

Когда дверь открывается, он поднимает голову, и я вижу, как на его загорелом лице проявляется облегчение.

– Она не виновата, – заявляет Коннор, прежде чем я успеваю сказать «привет». – Мам, она не виновата.

Сейчас ему полных одиннадцать лет, а его сестре четырнадцать – сложный возраст даже в лучшие времена. Коннор выглядит бледным, потрясенным и обеспокоенным, и это тревожит меня. Я отмечаю, что он снова грыз ногти. Его указательный палец кровоточит. Голос у мальчика хриплый, словно он плакал, но глаза вполне ясные. Я думаю о том, что ему не помешает консультация у психолога, но для такой консультации требуется погружение в прошлое, а это означает сложности, которых мы пока что не можем себе позволить. Но если ему действительно понадобится помощь специалиста, если я увижу признаки того, что он скатывается в то состояние, в котором пребывал три года назад… я рискну. Даже если это означает, что нас найдут и нам снова придется менять имена и адреса.

– Все будет в порядке, – заверяю я и обнимаю его. Коннор позволяет мне это, что весьма необычно, однако здесь этого некому увидеть. Но, тем не менее, я ощущаю его напряженность и скованность и выпускаю его из объятий быстрее, чем намеревалась. – Тебе нужно пойти пообедать. Теперь я позабочусь о твоей сестре.

– Я пообедаю, – отвечает сын. – Но я не мог… – Он не договаривает, но я понимаю, что он хотел сказать.

«Я не мог оставить ее одну». Это то, что отличает моих детей: они всегда держатся вместе. Всегда, даже когда спорят и дерутся между собой. Они ни разу не бросали друг друга со дня Происшествия. Именно так я пытаюсь думать об этом – «Происшествие», с большой буквы и курсивом, как если б это было страшное кино, нечто, что мы можем выбросить из жизни и забыть. Нечто выдуманное и далекое.

Иногда это даже помогает.

– Иди, – мягко говорю я ему. – Увидимся вечером.

Коннор уходит, однако напоследок оглядывается через плечо. Быть может, я заблуждаюсь, но мне кажется, что он – красивый мальчик: блестящие янтарные глаза, каштановые волосы, уже нуждающиеся в стрижке, треугольное лицо с четкими чертами. Здесь, в Нортонской средней школе, он обзавелся приятелями, к моему большому облегчению. Они разделяют характерные для одиннадцатилетних ребят интересы: видеоигры, фильмы, телепередачи, книги, и хотя их можно назвать в некотором роде гиками [4], однако это хорошее гикство – оно проистекает от неуемного воображения и способности увлекаться.

Ланни – куда бо́льшая проблема.

Намного большая.

Я делаю глубокий вдох, выдыхаю и стучусь в дверь кабинета директора школы – Энн Уилсон. Войдя, я обнаруживаю, что Ланни сидит на стуле у стены. Сразу же опознаю́ эту позу – руки скрещены на груди, голова опущена. Молчаливая, пассивная непокорность.

Моя дочь одета в мешковатые черные штаны с цепочками и ремешками и драную, полинявшую футболку с эмблемой и названием группы «Рэмоунз» [5] – ее Ланни, должно быть, утащила из моего гардероба. Волосы Ланни, недавно покрашенные в черный цвет, неровными прядями свисают на лицо. Шипастые браслеты и ошейник выглядят сверкающими и опасно-острыми. Они куплены всего несколько дней назад – как и ее штаны.

– Мисс Проктор, – произносит директор, указывая мне на мягкий гостевой стул, стоящий перед ее столом. Я отмечаю, что Ланни сидит на одном из твердых пластмассовых стульев в сторонке – похоже, это позорное сиденье, до блеска отполированное ягодицами десятков, если не сотен, маленьких бунтовщиков. – Я полагаю, отчасти вы уже видите, в чем заключается проблема. Мне казалось, мы договорились, что Атланта больше не будет одеваться в школу подобным образом. У нас есть дресс-код, который мы должны поддерживать, хотя мне это нравится не больше, чем вам, можете поверить.

Директор Уилсон – афроамериканка средних лет, с естественным цветом волос и уютным слоем жирка на теле. Она вовсе не плохой человек и не собирается превращать происходящее в некий крестовый поход во имя морали. Просто ей нужно соблюдать определенные правила, а Ланни… что ж, моя дочь не особо в ладу с правилами. Или ограничениями.

– Готы – вовсе не долбанутые маньяки, – бурчит Ланни. – Это просто пропагандистское дерьмо, ага.

– Атланта! – резко произносит директор Уилсон. – Следи за своим языком! И к тому же я разговариваю с твоей матерью!

Ланни не поднимает головы, но я прекрасно представляю себе, как она драматически закатывает глаза под завесой черных волос.

Я выдавливаю улыбку.

– Утром, уходя в школу, она была одета совсем не так. Прошу прощения за это.

– А я не прошу, – фыркает Ланни. – То, что мне говорят, как я должна одеваться, – это просто смешно до усрачки. Тут что, католическая школа?

Выражение лица директора Уилсон не меняется.

– И в придачу, как вы видите, ее манеры.

– Вы говорите обо мне так, как будто меня здесь нет! Как будто я не человек! – бросает Ланни, вскидывая голову. – Не вам учить меня манерам!

При виде ее лица я вздрагиваю, прежде чем успеваю справиться с потрясением. Бледный тональник, глаза густо накрашены черным, губная помада – трупно-синего цвета. Серьги в виде черепов.

На миг у меня перехватывает дыхание, потому что вместо лица своей дочери я вижу другое лицо, чужое лицо, лицо девушки, которая висит в петле из толстого проволочного каната; свалявшиеся волосы облепили голову, глаза выкатились из орбит, оставшиеся на теле участки кожи того же самого оттенка…

«Сложи это в ящик и запри его. Ты не должна возвращаться туда». Я отлично понимаю, что Ланни сделала это намеренно, и сейчас наши взгляды прикованы друг к другу – словно скрещенные в поединке клинки. У нее есть такая зловещая способность – находить и нажимать кнопочки в моей душе. Она унаследовала это от своего отца. У нее такой же разрез глаз, как у него, и она так же наклоняет голову.

И это меня пугает.

– И вдобавок, – продолжает директор Уилсон, – эта драка.

Я не отвожу взгляда от дочери.

– Ты пострадала?

Ланни показывает мне правый кулак – костяшки пальцев ободраны. «Ох». На ее синих губах возникает намек на улыбку.

– Видела б ты ту девчонку!

– У той девушки подбит глаз, – поясняет Уилсон. – А ее родители – из тех, у кого номера юристов стоят на быстром дозвоне.

Мы обе не обращаем внимания на ее слова, и я киваю Ланни, чтобы она продолжала.