Отрезанный - Михаэль Тсокос Страница 7

Из-за усиливавшихся порывов ветра Линда почти не различала слов брата. Она стояла уже примерно в пятнадцати метрах от того места, где заканчивалась полоса прибоя, и долетавшие до нее брызги, попадая на лицо, ясно давали понять, каким может быть истинное влажное дыхание разъяренного моря.

– Я позже тебе перезвоню! – прокричала в мобильник Линда, стараясь перекрыть шум волн, с невероятным грохотом разбивавшихся о берег.

Между тем море разбушевалось не на шутку. Как будто рассердившись на весь мир, оно гнало на сушу огромные волны, увенчанные белыми шапками. Под злобное завывание ветра они с невероятной силой обрушивались на беззащитную сушу и старались отгрызть у нее кусок побольше, захватывая и катая, словно пушинки, достаточно крупные булыжники.

– Перезвони обязательно, а сейчас глотни свежего воздуха и постарайся поглубже дышать.

В ответ Линда только кивнула – брата она уже почти не слушала. Медленно, но неотвратимо, охваченная сильным волнением, она приближалась к каменной стенке, не отводя глаз от громоздкого темного предмета, застрявшего в бетонных лапах волнореза.

– И поверь мне, этот негодяй больше не сможет причинить тебе вреда! Ты меня поняла? – вновь прорвался через шум прибоя голос Клеменса из мобильника.

– Он мертв! – воскликнула Линда.

– Давай не по телефону! – немедленно отреагировал Клеменс, услышавший ее голос, но не понявший, что сестра разговаривает вовсе не с ним.

Линда сделала шаг назад, сдерживая подступившую к горлу тошноту, и хотела было броситься прочь от этого страшного места, но вид открывшегося ей зрелища буквально сковал ее тело.

«Мне никогда не нарисовать такой прекрасной картины», – подумала она, совсем позабыв про мобильник, который выпал из ее рук.

Позднее Линде стало стыдно за посетившие ее в тот момент мысли, но первое, что пришло в голову художнице, когда она увидела искаженное гримасой лицо мертвеца, было понимание: ей никогда не удастся так великолепно изобразить на бумаге облик смерти, каковой она предстала перед ней в тот момент.

Потом Линда разрыдалась – возможно, сказался шок от пережитого, но, скорее всего, причиной тому явилось осознание, что труп, застрявший в волнорезе, Даниэлю Гаагу не принадлежал! Это она поняла с первого взгляда.

День спустя. Берлин

«Сейчас мне точно морду набьют» – именно такая мысль возникла у Пауля Херцфельда.

Профессор замедлил шаг и подумал, не стоит ли ему перейти на другую сторону улицы. Всего несколько метров отделяли его от обнесенного лесами многоквартирного жилого дома и крытого перехода на тротуаре, защищавшего пешеходов возле стройки из соображений безопасности.

У входа в этот переход Пауля поджидала группа крепких мужчин. Их было четверо – один внушительнее другого. На лице одного из крепышей с кувалдой в руках играла улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.

«Проклятье! – подумал Херцфельд. – Почему они вообще вышли сегодня на работу?»

Он никак не ожидал, что в такую погоду кто-либо отважится послать рабочих на строительные леса. Ведь даже в Антарктике были более уютные места, чем Берлин в феврале – мало солнца, зато так много снега, что складывалось впечатление, будто на строительных рынках закончились лопаты для его уборки. К тому же синоптики предсказывали настоящую бурю.

«Как могло произойти, что эти идиоты снова оказались на стройке? Да еще так рано?» – вновь удивился Пауль.

Солнце еще не взошло, как это часто бывало по утрам, когда Херцфельд спешил на работу. За те четыре года, в течение которых он работал ведущим судмедэкспертом Федерального ведомства уголовной полиции Германии, Херцфельд ни разу не появился в зале по вскрытию трупов позже времени начала работы. И все же необходимость столь раннего прихода на службу, несмотря на то что первое утреннее совещание проходило в половине восьмого, его сильно раздражало. Ведь теперь он был одинок и мог бы после развода с женой еще глубже окунуться в ночную жизнь Берлина.

«Как будто трупы не могут подождать!» – частенько думал он, выпивая на ходу свой утренний кофе, торопясь к метро.

В то же время ему было ясно, что ненормированную нагрузку, характерную для сотрудников Федерального ведомства уголовной полиции, могли выдержать только люди, привыкшие рано вставать. В тот день, например, Херцфельду предстояло вскрыть шесть трупов. Мир все больше захлестывало насилие. Чтобы убедиться в этом, не стоило становиться руководителем спецподразделения «экстремальных преступлений», специального отдела, который привлекался для судебно-медицинских экспертиз особо жестоких убийств. Достаточно было бросить беглый взгляд на газету.

«Сегодня у меня были хорошие шансы заполучить свой собственный секционный стол», – подумал профессор, приближаясь к рабочим.

Он почувствовал, как напряглись его икроножные мышцы, и чуть было не споткнулся. Нервно сжал руку в кулак в кармане пальто, и боль в костяшках пальцев напомнила ему о случившейся накануне неконтролируемой вспышке гнева. Он до сих пор не мог понять, как такое вообще могло с ним произойти. Ведь обычно его отличало самообладание, просто необходимое для людей его профессии. Хладнокровие следовало сохранять даже в том случае, если приходилось сталкиваться с самыми жестокими преступлениями. И это качество Херцфельд старался в себе поддерживать. По крайней мере, до вчерашнего дня.

Это произошло по дороге домой после обычного трудового дня – все утро профессор провел за секционным столом, а после обеда корпел уже за столом письменным, заполняя различные бумажки и соблюдая неизбежные формальности, связанные с вскрытием трупов.

По пути домой из головы Пауля никак не выходил случай, произошедший с трехмесячным младенцем. Еще в утреннюю смену с хирургической точностью он со своими ассистентами удалил ему глаза, чтобы, исследуя кровоизлияние в сетчатку, доказать, что малыш умер от сотрясения мозга.

Ход мыслей судмедэксперта неожиданно прервала внезапно появившаяся щенная собака, которая пробежала у его ног, волоча за собой поводок. Судя по всему, эта собака отвязалась от стойки для велосипедов, установленной возле магазина напротив, и теперь металась в поисках своего хозяина. Тогда Херцфельд решил не допустить, чтобы она вновь пересекла оживленную дорогу, рискуя оказаться под колесами автомобиля. Присев на корточки, он стал подманивать собаку.

– Иди ко мне, малышка! – восклицал Пауль.

Вначале казалось, что это ему удалось, – собачонка остановилась возле пешеходного перехода. На фоне легкой измороси ее черная шерсть отчетливо блестела. Испуганно моргая, она почесалась. Однако, как только Херцфельд стал спокойным голосом подзывать ее к себе, хвост животного перестал висеть как замороженный и трусливо зажатый между ее задних лап – он завилял.

– Не бойся. Или ко мне, моя хорошая, – продолжал звать к себе собаку Херцфельд.

Собака поглядела на судмедэксперта и вроде бы стала проникаться к нему доверием. Но тут появился он – рабочий.