Меня зовут Алекс Кросс - Джеймс Паттерсон Страница 8

— Неплохо было бы узнать, как она работала — принимала у себя или выезжала, или и то и другое. И была ли у нее какая-нибудь специализация. Повелительница, рабыня, девушка с девушкой, массаж, групповуха, и все в таком духе.

Я кивнул. Мне становилось все более не по себе: каждый поворот дела напоминал о чем-то, чего я не хотел знать о Каролин. Я сделал глоток минеральной воды.

— Что насчет девушек? Откуда они брались?

— Вот что я вам скажу: газеты, издаваемые в колледжах, были моей золотой жилой. Эти детки считают, что способны справиться со всем. Большая их часть уже презирает мужчин. Кому-то хочется приключений. Я помещала рекламу повсюду, но вы удивитесь, — она показала на конверт с фотографией Каролин, — узнав, что она таким способом зарабатывала на учебу в юридическом колледже. Или в медицинском. Одна из моих лучших девочек собиралась стать хирургом.

Марселла подалась ко мне и заглянула в лицо.

— Мне очень жаль, но… эта девушка что-то значит для вас? Простите за этот вопрос, но кажется вы… опечалены.

— Каролин — моя племянница.

Она откинулась на спинку дивана.

— Я ни разу не сталкивалась с насилием в отношении моих девочек. Убеждена: тот, кто это сделал, заслуживает самой мучительной смерти.

Не будь рядом адвоката, я непременно сказал бы Марселле, что полностью с ней согласен.

Я ощущал небольшие сдвиги в деле, но остаток дня пришлось посвятить утомительным поискам пропавших людей. Сэмпсон присоединился ко мне во второй половине дня, и мы опрашивали одного родственника за другим.

К тому времени, когда мы добрались до родителей Тимоти О’Нейлла, я чувствовал уже только то, что своими расспросами мы разбередили старые раны.

Родители Тимоти жили в Спринг-Вэлли, в доме в колониальном стиле, кирпичном, скромном для этого района. Однако я не сомневался, что цена его измеряется семизначным числом. Как и большинство обитателей Спринг-Вэлли, Тимоти были из вашингтонских чиновников. Они показались мне «доброй» ирландской католической семьей, что никак не вязалось с исчезновением их сына.

— Мы очень любим Тимоти, — сказала миссис О’Нейлл, не ответив на мой первый вопрос. — Я знаю, что написано в его досье. Вероятно, вы считаете нас наивными, но наша любовь к Тимоти не зависит ни от каких обстоятельств.

Мы стояли в гостиной, рядом с пианино, на котором были расставлены семейные фотографии. Миссис О’Нейлл прижимала к груди одну из фотографий Тимоти, укрупненный вариант той, что висела у меня дома на стене. Ради них я надеялся, что парень просто смылся из Вашингтона.

— Вы говорите, он работал барменом? — спросил Сэмпсон.

— Насколько нам известно, — подтвердил мистер О’Нейлл. — Тим копил деньги на жилье.

— И где он работал?

Они переглянулись. Миссис О’Нейлл заливалась слезами.

— Это самое сложное, — пробормотала она. — Мы даже не знали. Какой-то частный клуб. Тимоти подписал бумаги о неразглашении. Сказал, что не имеет права нам ничего рассказывать — ради собственной безопасности.

Мистер О’Нейлл продолжил:

— Мы считали, что он в какой-то период слишком уж возомнил о себе, но… теперь не знаю, чему верить.

Думаю, он догадывался, чему нужно верить, но в мои обязанности не входило в чем-то убеждать родителей Тимоти. Эти люди отчаянно хотели, чтобы их сын вернулся. Я искренне сочувствовал им, понимая, что значит отвечать на вопросы двух полицейских детективов.

Наконец я попросил показать нам комнату Тимоти.

Мы прошли за ними через кухню и пристроенную к ней прачечную в помещение, которое, как мне показалось, когда-то предназначалось для прислуги. Там был отдельный вход с улицы, спальня и ванная комната — все маленькое, но изолированное.

— Мы здесь ничего не трогали, — сказала миссис О’Нейлл и добавила с нежностью: — Сами видите, какой он неряха.

Я сразу подумал, как удобен подобный кавардак, если надо что-либо спрятать. В комнате царил хаос. Тимоти, похоже, так и не вырос.

Повсюду валялась одежда — на кровати, на стуле, на письменном столе. Большей частью джинсы и футболки, но я заметил и дорогие вещи. В шкафу висели только несколько костюмов и пиджаков, а также три кожаных пальто. Два от Поло, одно от Гермеса.

Именно здесь я и нашел иголку из стога сена. Мы с Сэмпсоном перебирали все уже минут пятнадцать, когда я вытащил клочок бумаги из кармана блейзера.

На нем была цепочка из десяти букв, примерно таких, какие я видел в записной книжке Каролин. Цепочка состояла из букв: AFIOZMBHCP.

Я показал бумажку Сэмпсону.

— Проверь это, Джон.

В комнату вошла миссис О’Нейлл. Она ждала в дверях.

— Что это? Пожалуйста, скажите нам.

— Возможно, номер телефона, но я не уверен. Полагаю, Тимоти не оставил дома свой мобильный?

— Нет. Он таскал эту штуку с собой круглосуточно. Вся молодежь сейчас на этом помешана.

Она слабо улыбнулась, я тоже попытался улыбнуться, но у меня плохо получилось. Ведь мы только что выяснили, что ей уже никогда не увидеть своего Тимоти.

После того как полиция остановила его на шоссе, Джонни Туччи строго соблюдал распорядок выживания. Для начала, он никогда не ездил в одном и том же направлении два дня подряд и никогда не проводил более суток в одном и том же месте. Кстати, если бы тощая девчонка за кассой в магазине «Севен-илевен» в Каттингсвилле не оказалась такой податливой и страждущей и если бы он припомнил, когда в последний раз занимался сексом, его давно уже здесь не было бы.

«Если бы да кабы», — думал Джонни.

Он как раз был посередине своего второго траха с кассиршей, когда шаткая дверь в номере пять в мотеле распахнулась. Два мужика в сером вошли в комнату с таким видом, будто у них есть ключ и право на вторжение. Каким образом они открыли дверь? Не важно. Они уже вошли.

Джонни сел на постели и прикрылся простыней. Девушка тоже. Лиз? Или Лизл?

— Джонни Туччи? Тот самый Джонни Туччи?

Тот, кто заговорил, был белым, второй — латиноамериканец. Может, бразилец? Джонни понятия не имел, кто они такие, но четко понимал, зачем явились в мотель. Тем не менее он попытался сыграть.

— Вы ошиблись номером, приятель. Никогда не слышал об этом Джонни как-там-его. Пожалуйста, уходите!

Латиноамериканец выстрелил прежде, чем Джонни заметил пистолет в его руке. Он вздрогнул и едва не заработал инфаркт. Джонни взглянул на девушку Лиз: она сидела, привалившись к изголовью с дырой во лбу, и кровь струилась с ее носа на ее грудь.

— Боже милостивый! — Джонни вскочил с постели и на четвереньках уполз в угол. В него никогда еще не стреляли.