Боги Бал-Сагота - Роберт Говард Страница 10

Старец был облачен в простую черную тунику, а его ноги в тряпичных сандалиях казались странно изуродованными. При взгляде на них Пирр почувствовал неприятное покалывание между лопаток и отвел глаза, вновь обратив внимание на зловещее лицо.

– Соблаговоли войти в мое скромное жилище, воитель, – голос старика был тихим и вкрадчивым и звучал странно, исходя из этих жестких губ. – Я мог бы предложить еду и питье, но опасаюсь, что тебе не придется по вкусу то, что я ем и пью.

Он тихо рассмеялся, как будто в его словах был некий позабавивший его скрытый смысл.

– Я пришел не для того, чтобы есть или пить, – ответил Пирр, широким шагом приближаясь к столу. – Я хочу купить талисман от демонов.

– Купить?

Аргивянин высыпал из кошеля на каменную столешницу золотые монеты, смутно заблестевшие в свете лампы. Смех Гимиль-ишби был похож на шорох змеи, ползущей сквозь сухую траву.

– Что мне до этой желтой грязи? Ты рассказываешь о демонах и приносишь мне пыль, что носит ветер?

– Пыль? – Пирр нахмурился. Гимиль-ишби положил руку на блестящую груду и рассмеялся. Где-то в ночи простонала сова. Жрец поднял руку. На столе лежала горстка желтой пыли, смутно блестевшей в свете лампы. По лестнице спустился внезапный порыв ветра, от которого замигал огонек светильника, и поднял золотую пыль в воздух. На мгновение пространство вокруг заполнилось блестящими частичками. Пирр выругался. Весь его доспех был покрыт желтой пыльцой, поблескивавшей среди медных пластинок.

– Пыль, что носит ветер, – пробормотал жрец. – Сядь, Пирр из Ниппура, и побеседуем.

Пирр оглядел узкую комнату, ровные стопки глиняных табличек вдоль стен и папирусные свитки над ними, потом сел на каменную скамью напротив жреца, поправив перевязь меча так, чтобы рукоять удобно лежала спереди.

– Ты забрался далеко от родных земель своего народа, – сказал Гимиль-ишби. – Ты – первый из золотоволосых странников, ступивший на равнины Шумера.

– Я скитался по многим землям, – пробормотал аргивянин, – но пусть стервятники обглодают мои кости, если мне доводилось видеть другой народ, который так же одолевали бы нечистые силы, и земли, в которых властвовало бы столько богов или разоряло бы столько демонов.

Его взгляд в изумлении замер на руках Гимиль-ишби. Они были длинными, узкими, белыми и сильными – руками юноши. В том, как эти руки отличались от всей остальной внешности жреца, отображавшей невероятную древность, было что-то неопределенно настораживающее.

– В каждом городе свои боги и жрецы, – откликнулся Гимиль-ишби, – и все до последнего дураки. Чего стоят боги, которых возвеличивает и низвергает людская прихоть? За всеми человеческими богами, за изначальной троицей Эа, Ану и Энлиля, скрываются боги куда древнее, которых не могут изменить человеческие войны и честолюбие. Люди отрицают то, чего не видят. Жрецы города Эриду, посвященного Эа и свету, видят не больше, чем жрецы Ниппура, поклоняющегося Энлилю, которого они почитают господином Тьмы. Но он бог лишь той темноты, которую видят в своих снах люди. Настоящая Тьма остается за пределами всех снов, и в ней скрываются настоящие и ужасающие боги. Мне удалось мельком увидеть истину во времена, когда я был жрецом Энлиля, за что они прогнали меня прочь. Ха! Эти глупцы глаза повыпучивали бы, узнай они, сколь многие из их паствы приползают ко мне по ночам, вроде тебя.

– Я не ползаю ни перед кем! – тут же ощерился аргивянин. – Я пришел купить талисман. Назови цену и катись к дьяволу.

– Не гневайся, – с улыбкой произнес жрец. – Скажи мне, почему ты пришел?

– Если ты так чертовски мудр, то должен был бы знать сам, – прорычал аргивянин, ничуть не успокоившись. Затем его взгляд затуманился, а его воспоминания обратились к пройденному им спутанному пути. – Меня проклял какой-то колдун, – пробормотал он. – Когда я возвращался после победы над Эрехом, мой конь закричал и шарахнулся от чего-то, что видел только он. Затем мои сны стали чудовищными и странными. Во тьме в моих покоях шуршали крылья и тайком переступали невидимые ноги. Вчера женщина на пиру обезумела и попыталась меня зарезать. Затем из ниоткуда возникла гадюка и прыгнула на меня. Ночью же та, что люди называют Лилиту, проникла в мои покои и дразнила меня своим ужасным смехом…

– Лилиту? – В глазах жреца зажегся задумчивый огонек, на похожем на череп лице возникла мертвенная ухмылка. – Воитель, воистину в Доме Арабу замышляют твою погибель. Твой меч бесполезен против нее и ее супруга Ардат Лили. В полночном мраке ее зубы отыщут твою глотку. Ее смех оглушит тебя, ее обжигающие поцелуи иссушат тебя как листок, несомый горячим ветром пустыни. Безумие и погибель будут твоим уделом, и ты спустишься в Дом Арабу, из которого никто не возвращается.

Пирр беспокойно заерзал, прошептав невнятное проклятие.

– Чем, кроме золота, я могу тебе заплатить? – прорычал он.

– Многим! – Черные глаза вспыхнули, рот-рана искривился от необъяснимой радости. – Но я должен назвать собственную цену после того, как помогу тебе.

Пирр нетерпеливо махнул рукой в знак согласия.

– Кто наимудрейший в мире? – неожиданно спросил отшельник.

– Египетские жрецы, что нацарапали эти твои свитки, – ответил аргивянин.

Гимиль-ишби покачал головой. Его тень на стене стала похожа на стервятника, сидевшего над умирающей жертвой.

– Нет никого мудрее жрецов Тиамат, которая, как полагают глупцы, погибла многие века назад от меча Эа. Тиамат не знает смерти. Она правит в тенях. Она простирает свои темные крыла над своими почитателями.

– Я ничего о них не знаю, – беспокойно пробормотал Пирр.

– О них не знают те, кто живет в городах. Лишь те, кто обитает в пустошах, заросших тростником болотах, каменистых пустынях и пещерах. Среди них скрываются служители Дома Арабу.

– Я думал, что из этого Дома никто не возвращается, – сказал аргивянин.

– Ни один человек не возвращался оттуда. Но слуги Тиамат могут уходить и возвращаться, когда пожелают.

Пирр сидел молча, воображая обитель мертвых такой, какой ее описывали верования шумеров: просторная и пыльная, погруженная во тьму и безмолвие пещера, по которой вечно скитаются души умерших, лишенные всяких человеческих качеств, радостей и любви. И воспоминания о прошлой жизни рождают в них лишь ненависть ко всем живым, их делам и устремлениям.

– Я помогу тебе, – прошелестел жрец. Пирр поднял увенчанную шлемом голову и уставился на него. В глазах Гимиль-ишби было не больше человеческого, чем в отражающих свет факела чернильно-черных подземных озерах. На его поджатых губах играла усмешка, как будто он втайне радовался всем горестям и несчастьям человечества. Пирр возненавидел его, как человек ненавидит скрывающуюся во тьме змею.

– Помоги мне и назови цену, – сказал аргивянин.

Гимиль-ишби сложил ладони и вновь раскрыл их. В руках у него оказался золотой цилиндр, крышку которого удерживала защелка с драгоценным камнем. Когда жрец откинул крышку, Пирр разглядел, что цилиндр был наполнен серой пылью, и, сам не зная отчего, содрогнулся.