Боги Бал-Сагота - Роберт Говард Страница 11

– Эта пыль была когда-то черепом первого короля Ура, – сказал Гимиль-ишби. – После смерти – а даже некромант должен умереть – он скрыл свое тело, используя все свое искусство! Но я отыскал его рассыпавшиеся кости и во мраке над ними вступил в битву с его духом, как человек сражается в ночи с питоном. В награду мне достался его череп, скрывавший тайны темнее всех, что скрыты в египетских преисподних. Этой-то мертвой пылью ты и поймаешь Лилиту. Скорее найди закрытое место, пещеру или комнату… Нет, подойдет и тот разрушенный особняк, что находится на полпути отсюда к городу. Рассыпь пыль тонкими линиями вдоль порога и окна. Не оставляй незащищенным ни одного промежутка больше ладони. Затем ляг, как будто собираешься отдыхать. Когда Лилиту войдет, – а она явится непременно, – произнеси слова, которым я тебя научу. Тогда ты станешь полным над ней властителем до тех пор, пока не освободишь ее, произнеся то же заклинание наоборот. Ты не сумеешь убить ее, но можешь заставить поклясться оставить тебя в покое. Заставь ее клясться сосцами Тиамат. Теперь склонись ко мне, я прошепчу тебе слова заклинания.

Где-то в ночи пронзительно вскрикнула ночная птица, и в звуке этом было больше человеческого, чем в шепоте жреца, что был не громче ползущей по тине гадюки. Наконец он отодвинулся с отвратительной ухмылкой на сухих губах. Какое-то время аргивянин сидел неподвижно, как бронзовая статуя. Тени на стене приняли облик сгорбленного стервятника, склонившегося к необычному рогатому чудовищу.

Пирр взял цилиндр и поднялся, завернувшись в свой алый плащ. Из-за рогатого шлема он казался необычайно высоким.

– А цена?

Руки Гимиль-ишби превратились в дрожащие от жадности когтистые лапы.

– Кровь! Жизнь!

– Чья жизнь?

– Любая жизнь! Так, чтобы пролилась кровь, и дух покинул трепещущую плоть в ужасе и боли! Моя цена за все одна: человеческая жизнь! Смерть – моя отрада. Моя душа насытится смертью! Все равно, мужчины ли, женщины или ребенка. Ты дал слово. Так сдержи же его! Жизнь! Мне нужна человеческая жизнь!

– Хорошо же, вот жизнь! – Меч Пирра пламенной дугой рассек воздух, и похожая на череп стервятника голова Гимиль-ишби упала на каменный стол. Тело какое-то время держалось прямо, извергая из себя черную кровь, затем рухнуло поперек камня. Голова прокатилась по столешнице и с глухим стуком упала на пол. Черты обращенного вверх лица застыли в выражении невероятного изумления.

Снаружи раздался ужасающий крик, и жеребец Пирра, порвав узду, в исступлении поскакал прочь через равнину.

Пирр бежал из тускло освещенной комнаты, от глиняных табличек с таинственной клинописью, от папирусов в темных иероглифах и от останков загадочного жреца. Взбираясь по вырезанным в камне ступеням к свету звезд, он и сам не знал, от чего бежал.

Вдали поднималась тусклая красная луна, заливавшая равнину мрачным светом. Напряженная жара и тишина охватили землю. Пирр чувствовал покрывавший его тело холодный пот. Его кровь текла по венам вялым потоком льда, язык прилип к нёбу. Доспехи тянули к земле, а плащ казался опутывающим силком. Невнятно ругаясь, Пирр содрал с себя плащ, затем, потея и содрогаясь, один за другим сорвал и побросал прочь доспехи. Оказавшись под властью неконтролируемых страхов, аргивянин совершенно лишился всякого налета цивилизации и вновь обратился в дикаря. Оставшись в одной набедренной повязке и перевязи с мечом, он торопливо зашагал через равнину, неся золотой цилиндр под мышкой.

Ни единый звук не нарушил выжидающую тишину. Наконец он достиг развалин особняка, пьяно накренившихся среди груд обломков. Одна комната по какой-то прихоти случая осталась нетронутой среди общей разрухи. Лишь дверь была сорвана с бронзовых петель. Пирр вошел. Лучи луны последовали за ним, наполнив дверной проем смутным свечением. В комнате было три окна с золотыми решетками. Пирр бережно очертил порог тонкой серой линией, затем в той же манере обработал каждый оконный проем. Отбросив опустевший цилиндр, он растянулся на голом возвышении, установленном в глубокой тени. Его необъяснимый страх вновь оказался под контролем. Тот, кто был прежде преследуемой добычей, обратился в охотника. Ловушка была готова, и со всей терпеливостью дикаря он стал поджидать свою жертву.

Ожидание было недолгим. Что-то захлопало снаружи, громко и гулко, и проникавший сквозь дверь лунный свет заслонили громадные крылья. В одну секунду напряженной тишины Пирр слышал лишь грохот собственного сердца о ребра. Затем в дверном проеме на краткое мгновение возникла фигура и тут же пропала. Создание вошло внутрь. Ночной демон оказался в комнате.

Пирр внезапно сел на возвышении, сжимая в руке рукоять меча. Его голос прогремел в тишине, произнося темное загадочное заклинание, что нашептал ему мертвый жрец. В ответ раздался ужасный вопль, быстрая поступь босых ног и звук тяжелого падения, и что-то забилось и забарахталось на полу среди теней. Стоило Пирру проклясть скрывавшую все темноту, как луна, будто заглядывающий в дом гоблин, высунула багровый край из-за оконного проема, и пол пересек поток света цвета расплавленного металла. В бледном свечении аргивянин разглядел свою жертву.

Но на полу перед ним извивалась вовсе не демоническая женщина. Это создание было мужчиной – гибким, темнокожим и нагим. Во всем он походил на человека, за исключением неестественно гибких конечностей и неизменного блеска глаз. Существо извивалось так, будто страдало от ужасной боли, губы его покрылись пеной, а тело принимало самые невероятные позы.

С кровожадным криком Пирр подбежал к нему и пронзил корчившееся тело мечом. Острие звякнуло о плитки пола под демоном, и с покрытых пеной губ сорвался ужасающий вопль, но он был единственным явным последствием удара. Аргивянин выдернул меч и с изумлением обнаружил, что на клинке не осталось ни пятна, а на темном теле – ни царапины. Услышав, как на крик его пленника эхом откликнулся другой голос, он развернулся на месте.

Прямо за зачарованным порогом стояла женщина, обнаженная и гибкая, с темной кожей и широкими пылающими глазами на бездушном лице. Существо на полу прекратило извиваться, и кровь Пирра застыла в жилах.

– Лилиту!

Она затрепетала на пороге, как будто удерживаемая невидимым барьером. В ее глазах пылали ненависть и ужасающее желание пролить его кровь и прервать его жизнь. Она заговорила, и впечатление человеческой речи, произносимой этими прекрасными нечеловеческими губами, показалось более пугающим, чем если бы зверь заговорил людским голосом.

– Ты поймал моего супруга! Ты смеешь истязать Ардат Лили, перед которым трепещут боги! О, как ты будешь выть, когда я примусь разрывать тебя на части, кость за костью, жила за жилой! Отпусти его! Произнеси слова и выпусти его, иначе тебе будет отказано даже в такой гибели!

– Слова! – ответил он с яростной горечью. – Ты преследовала меня, как гончая, а теперь не можешь пересечь порог, не оказавшись в моей власти так же, как твой приятель. Ну что же ты, заходи в комнату, ночная сука, дай мне приласкать тебя так же, как я приласкал твоего любовника, вот так, так и так!