Книги крови. I–III - Клайв Баркер Страница 13

Они оказались совершенно лысыми. Серая кожа их лиц плотно обтягивала череп, сверкая от напряжения. На ней виднелись следы разложения и болезней, а местами мускулы и вовсе истлели до черного гноя, обнажая кости на скулах или висках. Некоторые твари были голыми, как младенцы, на их рыхлых сифилитических телах с трудом можно было разглядеть признаки пола. Женские груди были почти неузнаваемыми, больше походили на кожаные мешки, свисающие с торса, а гениталии словно высохли.

Но еще хуже выглядели те, кто носил на себе одежду. Кауфман скоро понял, что ткань, гниющая на плечах или узлом завязанная на поясе, была сделана из человеческой кожи. Причем не одной, а десятка или даже больше, они были как попало набросаны друг на друга, словно жалкие трофеи.

Первые из этой гротескной очереди уже добрались до трупов, возложив худые ладони на куски мяса, поводя вниз-вверх по обритой плоти так, словно прикосновения доставляли им чувственное наслаждение. Языки танцевали во ртах, на мясо капала слюна. Глаза монстров мельтешили туда-сюда от голода и предвкушения.

В конце концов, один из них увидел Кауфмана.

Остановился, не сводя с него взгляда. На его лице появилось замешательство, превратив в пародию на удивление.

– Ты, – сказало существо. Голос его был также слаб, как и губы, с которых он сорвался.

Кауфман поднял тесак, прикидывая шансы. Внутрь вагона набились уже около тридцати тварей, еще больше толпилось снаружи. Но они выглядели такими слабыми, были безоружными, сплошные кожа да кости.

Монстр вновь заговорил, причем довольно артикулировано, когда пришел в себя, его речь, казалось, принадлежала некогда культурному и даже очаровательному человеку.

– Ты пришел за другим, да?

Оно взглянуло на тело Махогани. И явно быстро все поняло.

– Он все равно был старым, – его слезящиеся глаза вновь обратились к Кауфману, пристально следя за ним.

– Пошел на хер, – ответил тот.

Существо попыталось усмехнуться, но, похоже, забыло, как это делается, в результате получилась гримаса, обнажившая полный набор зубов, подпиленных до остроты.

– Теперь ты должен делать это для нас, – продолжило оно, зверски ухмыляясь. – Мы не выживем без еды.

Существо похлопало рукой по заднице трупа. Кауфман понятия не имел, как ему ответить. Только с отвращением смотрел, как ногти монстра проникают между ягодицами, ощупывая выпуклости нежной плоти.

– Нас это отвращает так же, как и тебя, – сказало существо. – Но мы вынуждены есть мясо, иначе умрем. Бог свидетель, я не чувствую никакого аппетита.

Несмотря на эти слова с губ твари капала слюна.

Кауфман наконец обрел голос. Тот был тихим, но скорее от потрясения, чем от страха.

– Кто вы? – Он вспомнил бородача из кафе. – Результат какого-то эксперимента?

– Мы – Отцы города, – ответило существо. – Его матери, дочери и сыновья. Строители, законодатели. Мы создали этот город.

– Нью-Йорк? – спросил Кауфман. Дворец удовольствий?

– Еще до того, как ты родился, до того, как хоть кто-то родился.

Пока существо говорило, его пальцы забрались под кожу разделанного трупа, срывая тонкий эластичный слой сочных мускулов. Позади Кауфмана другие монстры вынули мертвецов из петель, также сладострастно гладя мягкие груди и отрубы плоти. Они начали быстро сдирать мясо с тел.

– Ты принесешь нам еще, – сказал Отец, – еще больше мяса. Другой был слаб.

Кауфман воззрился на него, не веря своим ушам:

– Я? Кормить вас? Вы за кого меня принимаете?

– Ты должен это сделать для нас и для тех, кто древнее нас. Для тех, кто родился, когда еще даже мысли об этом городе не существовало, когда Америка была лишь пустыней и лесами.

Существо махнуло хрупкой рукой куда-то за пределы вагона.

Взгляд Кауфмана последовал за указующим пальцем во мрак. Там, снаружи поезда, действительно было что-то, чего он раньше не увидел; что-то, больше любого человека.

Монстры расступились, пропуская Кауфмана, чтобы тот мог рассмотреть существо, стоящее снаружи, но он не сдвинулся с места.

– Иди, – сказал Отец.

Кауфман подумал о городе, который так любил. Неужели перед ним сейчас действительно стояли его прародители, его философы, создатели? Приходилось в это верить. Возможно, там, наверху были люди – политики, бюрократы, полицейские, – которые знали об этой ужасной тайне, и вся свою жизнь они посвятили тому, чтобы уберечь этих чудовищ, накормить их, как дикари скармливают агнцев своим богам. Во всем ритуале чувствовалась какая-то ужасающая близость. Он отзывался чем-то знакомым – но не в сознании Кауфмана, а где-то в глубинных, древних слоях его личности.

Ноги, уже не подчиняясь разуму, а инстинкту преклонения, двинулись вперед. Кауфман прошел по коридору из тел и сошел с поезда.

Свет от факелов едва озарял безграничную тьму снаружи. Воздух казался плотным, густым от запаха древней земли. Но Кауфман ничего не чувствовал. Он склонил голову, это было единственное, что он мог сделать, лишь бы снова не упасть в обморок.

Оно было там: предтеча человека. Изначальный американец, чьей родиной эта земля была еще до пассамакоди и шайеннов. И глаза этого создания, если у него были глаза, сейчас смотрели на Кауфмана.

Он задрожал. Застучал зубами.

Услышал звуки собственного тела: пощелкивания, потрескивания, всхлипы.

Существо слегка переместилось во тьме.

Звук от его движения был невероятным. Словно на глазах Кауфмана села гора.

Он поднял глаза на это создание, а потом, не думая, что делает или почему, пал на колени прямо в дерьмо перед Отцом отцов.

Каждый день в жизни Кауфмана вел его к этому моменту, каждая секунду приближала к неисчислимому мгновению священного ужаса.

Если бы в окружающей бездне доставало света, и Кауфман мог все разглядеть, то его почти остывшее сердце, наверное, разорвалось бы. Сейчас же оно бешено колотилось в груди, когда он увидел то, что увидел.

Это был гигант. Без рук или ног. Ни одна его черта не походила на человеческую, ни один орган не имел смысла. Если он на что-то и напоминал, то скорее косяк рыб. Тысячи чудовищных лиц двигались в унисон, ритмически зарождаясь, расцветая и иссыхая. Великан переливался, как перламутровый, но этот цвет был глубже любого из тех, что знал Кауфман или мог назвать.

Ничего больше Кауфман не разглядел, но все равно увидел куда больше, чем желал. В темноте скрывалось еще многое, дрожа, трепеща и извиваясь.

Но Кауфман уже не мог на это смотреть. Он отвернулся, и в этот самый момент что-то, вроде футбольного мяча, вылетело из вагона и прокатилось, замерев прямо перед Отцом.

Кауфман взглянул пристальнее, и понял, что футбольный мяч – это человеческая голова, голова Мясника. С лица уже содрали несколько полосок мяса. Голова лежала, поблескивая от крови, перед своим богом.