Ночные кошмары и фантастические видения - Стивен Кинг Страница 19

Мне хочется так много рассказать вам о нашем детстве, и я,пожалуй, кое-что расскажу, но придется поторопиться. Приближается срокзавершения рукописи. Ах эти сроки. Однажды я прочитал очень забавный очерк подназванием «Унесенные ветром вкратце» со смешным диалогом:

" – Война?

– засмеялась Скарлетт. – А, чепуха!

– Бум! Эшли ушел на войну! Атланта в огне! Ретт вошел изатем вышел!

– Чепуха, – произнесла Скарлетт сквозь слезы, – я подумаюобо всем завтра. Ведь завтра уже будет другой день».

Я задыхался от смеха, когда читал этот диалог. Теперь,столкнувшись с чем-то похожим, я не вижу в нем ничего смешного. Но самипредставьте.

– Ребенок с коэффициентом умственного развития, уровенькоторого не поддается измерению никакими существующими методами? – улыбаетсяИндиа Форной, глядя на своего преданного мужа Ричарда. – Чепуха! Мы создадимобстановку, в которой его интеллект – не говоря об интеллекте его старшегобрата, который тоже не так уж глуп, – будет развиваться и дальше. И мы вырастимих как нормальных американских детей, которыми они являются!

Бум! Мальчики Форной стали взрослыми! Хауард, то есть я,поступил в Виргинский университет, с отличием закончил его и стал писателем!Отлично зарабатывает себе на жизнь! Поддерживает хорошие отношения с множествомженщин и спит с доброй половиной из них! Ему удалось избежать всех заболеваний– как половых, так и фармакологических! Купил себе стереосистему «Мицубиси»!Посылает письма домой по крайней мере раз в неделю! Написал два романа, которыебыли тут же опубликованы и отлично приняты публикой!

– Вот это да, – сказал Хауард, – мне нравится такая жизнь!

Так все и было на самом деле, пока не приехал Бобби(неожиданно, в обычной манере, свойственной безумным ученым) с двумястеклянными ящиками. В одном было пчелиное гнездо, в другом – осиное. На Боббибыла майка наизнанку, он сгорал от желания уничтожить зло на земле и былсчастлив, как моллюск в период прилива.

Люди, похожие на моего брата Бобби, рождаются раз в два илитри поколения, я так считаю, – это такие, как Леонардо да Винчи, Ньютон,Эйнштейн, ну, может быть, Эдисон. Создается впечатление, что у всех них однаобщая черта: эти люди похожи на огромные компасы, стрелки которых бесцельномечутся длительное время в поисках Северного полюса, а затем навсегда замирают,упершись в него. До того как это случится, такие люди могут заниматься самыминевероятными глупостями, и Бобби не исключение. Когда ему было восемь лет, амне – пятнадцать, он пришел ко мне и сказал, что изобрел самолет. К этомумоменту я знал Бобби слишком хорошо, чтобы просто сказать: «Чепуха» – и выгнатьего из своей комнаты. Я пошел вместе с ним в гараж, где стояло это странноесооружение, укрепленное на детской коляске. Оно немного смахивало наистребитель, вот только крылья были скошены не назад, а вперед. Посреди коляскион прикрепил болтами седло, снятое с коня-качалки. Рядом торчал какой-то рычаг.У самолета отсутствовал мотор. Бобби сказал, что это планер. Он попросил менястолкнуть его вниз с вершины холма Карригана – у этого холма самый крутой склонво всем округе Колумбия. Там, посередине склона, вела вниз бетонная дорожка дляпенсионеров. Бобби заявил, что она будет его взлетной полосой.

– Бобби, – сказал я, – у твоего чудовища крылья направленыне в ту сторону.

– Нет, – возразил он. – Именно так и должно быть. Я однаждысмотрел фильм «Царство дикой природы» о ястребах. Они бросаются сверху на своюдобычу и затем, при взлете, меняют.угол крыла, направляя крылья вперед. У нихдвойные суставы, понимаешь. При таком расположении крыльев увеличиваетсяподъемная сила.

– Тогда почему ВВС не делают их такими? – спросил я, не имеяни малейшего представления о том, что военно-воздушные силы как США, так иРоссии уже проектировали истребители с направленными вперед крыльями.

Бобби только пожал плечами. Он не знал почему, и это егоничуть не интересовало.

Мы пошли на холм Карригана, Бобби уселся в седло отконя-качалки и схватился одной рукой за рычаг. – Разгони меня как можнобыстрее, – сказал он.

В его глазах плясали безумные чертики, которые были такхорошо мне знакомы. Господи, даже в колыбели его глаза иногда пылали такимярким светом. Но я готов поклясться всеми святыми, что никогда не толкнул быего вниз по бетонной дорожке с такой силой, если бы знал, что все произойдетименно так, как задумал Бобби.

Но я не знал этого и потому разогнал его изо всех сил. Онпомчался вниз по склону холма, издавая дикие вопли, словно ковбой, только чтовернувшийся с пастбища и скачущий в город, чтобы выпить несколько кружек холодногопива. Какая-то старая дама едва успела отскочить в сторону, Бобби промчалсямимо старикашки, опирающегося на палку. На середине спуска он потянул за рычаг,и я, изумленный и перепуганный, увидел, как его хрупкое фанерное сооружениеотделилось от тележки. Сначала он парил всего в нескольких дюймах от склона, ина мгновение мне показалось, что сейчас Бобби грохнется вниз. Затем егоподхватил порыв ветра, и планер Бобби начал подниматься вверх, словно еготянули на невидимом канате. Тележка свернула с бетонной дорожки и застряла вкустах. Бобби парил уже на высоте десяти футов, затем двадцати, пятидесяти. Онлетел над парком Гранта, все время набирая высоту, издавая ликующие крики.

Я побежал за ним, умоляя его спуститься. В моем воображениивозникла картина: он падает с этого идиотского седла на дерево илиразбивающегося об одну из статуй, в таком изобилии украшающих парк. Не то чтобыя мысленно представлял похороны своего младшего брата; уверяю вас, ячувствовал, что принимаю в них участие.

– Бобби! – кричал я. – Спускайся!

– И-и-и-и! – вопил Бобби. Его голос был едва слышен, нополон наслаждения.

Потрясенные гуляющие, шахматисты, те, что бросали друг другулетающие тарелочки, отдыхающие, погруженные в книги, влюбленные и совершающиепробежку, останавливались и задирали головы вверх.

– Бобби, на этом идиотском седле нет пристяжного ремня! –кричал я. Я употребил более сильное слово вместо «идиотское», насколькоприпоминаю сейчас.

– С-о-о-ом-м-м-н-о-о-й-в-с-е-в-п-о-о-р-я-я-д-к-е-е… – вопилон в ответ изо всех сил, и я с ужасом понял, что почти не слышу его.

Я бежал по дорожке не умолкая. Не помню ничего из того, чтокричал, вот только на следующий день у меня пропал голос и говорить пришлосьшепотом. Зато я помню, как пробегал мимо молодого человека в щегольском костюмес жилетом, который стоял возле статуи Элеоноры Рузвельт у подножия холма. Он посмотрелна меня и доверительно заметил:

– Знаете ли, мой друг, у меня чертовски повысиласькислотность.