Из глубины - Брайан Ламли Страница 27

— Я не люблю лезть не в свое дело, но если бы вы прогулялись до полицейского участка, то смогли бы увидеть еще одну! — объяснил он. — Я видел ее собственными глазами сегодня утром, в хранилище, когда заходил туда за своим бумажником, который потерял пару дней назад...

— Еще одна статуэтка! — я вскочил на ноги. — Здесь, в Бликстоуне? Вы уверены?

— Абсолютно! — ответил бармен, более внимательно приглядевшись к фотографиям. — Я хочу сказать, что такую штуку не так-то легко забыть, правда?

Из записных книжек профессора Юарта Кроу

Так значит, я снова напал на след!

Было бы бессмысленно рано ложиться спать. Я ни за что не смог бы заснуть с мыслью, что всего в нескольких сотнях ярдов от меня моего внимания ожидает вторая статуэтка. Поэтому я отнес портфель обратно в номер, после чего направился к полицейскому участку, представ перед П. С. Эдвардсом — тучным констеблем, находящимся на ночном дежурстве.

Я сразу взял быка за рога и спросил полицейского, не могу ли я взглянуть на фигурку. Мне даже не пришлось описывать ему эту статуэтку — он сразу же кивнул, давая понять, что знает, о чем идет речь.

— Ах да... Эта штуковина! Что ж, думаю, нет никаких причин, по которым вы не могли бы на нее посмотреть, сэр. Боюсь только, вам нельзя заходить в хранилище. Если вы посидите здесь и подождете, я вынесу ее вам.

С этими словами он исчез в смежной комнате, закрыв за собой дверь. Через несколько секунд, в течение которых я нетерпеливо переминался, он снова появился со статуэткой в руках.

Я действительно не знал, что и думать. Уж слишком странным казалось совпадение, шансы которого были чересчур малы, что здесь, в местечке, которое я выбрал для своей маленькой экспедиции, существует копия статуэтки из музея Радкара и что я вот так вот сразу наткнусь на нее. Разумеется, деревушка была захолустьем, и в стенах этого крошечного деревенского полицейского участка могло исчезнуть что угодно... Но вот констебль осторожно поставил на стол передо мной статуэтку, обтерев с нее пыль своим носовым платком.

Обрадованный так, как мне никогда и не снилось, я протянул руку и коснулся статуэтки. Мои пальцы, дрожа, пробежали по ее контурам. Да... никаких сомнений. От гладкой безволосой головы с ее острыми проницательными глазами и крошечными, почти круглыми ушами до скрещенных рук с плоскими ладонями и короткими перепончатыми пальцами, ящерицеподобного тела и мощных ног с перепончатыми ступнями нефритовая статуэтка была точной копией музейного экспоната.

Даже короткий хвост оказался точно таким же, закругляющимся назад и вниз. Он придавал всей композиции почти естественное равновесие. Почти естественное? Нет, это не соответствовало действительности, ибо это существо, несмотря на свой бесспорно нечеловеческий облик, выглядело совершенно... скажем так, естественно. Снова, как уже было с его близнецом в Радкаре, я почувствовал полную уверенность в том, что эту статуэтку делали с реально существующей модели! И все же, как такое было возможно?

— С этим делом связана забавная история, — сообщил констебль Эдвардс, вклиниваясь в мои мысли. Прищурившись, он разглядывал стоящую на столе статуэтку. — Она хранится здесь вместе с другим барахлом с тех самых пор, когда закрылся полицейский участок в Дильхэме. Возможно, вам будет интересно взглянуть на первоначальный рапорт и записи? На самом деле, я не должен показывать вам никаких документов, но поскольку всей этой истории сто лет и при условии, что вы поклянетесь не говорить никому ни слова, я позволю вам прочитать рапорт... У вас есть время? Когда дежуришь ночью, всегда хочется, чтобы кто-нибудь составил компанию.

Есть ли у меня время, подумать только!

— Я с удовольствием взглянул бы на документы, относящиеся к этой... статуэтке,— заверил я полицейского. — Обещаю, что буду нем как рыба. Можете быть уверены в моем благоразумии.

Вот так моему вниманию впервые предстали следующие показания, полицейский рапорт и записки...

Рукопись Роберта Круга.

Приложение "А"

к рапорту номер M-Y-127/52

от 7 августа 1952 года

Ближе к концу войны, когда в наш лондонский дом попала бомба и мои родители погибли, я оказался ранен и попал в госпиталь, где большую часть двух лет был вынужден провести лежа на спине. Когда я вышел из госпиталя, мне было всего лишь семнадцать. Меня сжигала жажда путешествий, приключений, меня интересовало давнее прошлое Земли. В моей душе всегда жила тяга к странствиям, но в эти два безрадостных года мои возможности были настолько ограниченными, что когда мне в конце концов удалось удовлетворить эту тягу, я с лихвой компенсировал потерянное время.

Нет, эти длинные мучительные месяцы не были полностью лишены всех удовольствий. Между операциями я жадно читал книги из больничной библиотеки, поначалу лишь для того, чтобы забыть о моей утрате, но в конце концов полностью переселившись в захватывающие миры древних чудес, созданные Вальтером Скоттом в его прелестных «Арабских ночах».

Не говоря уж о том, что чтение доставляло мне огромное удовольствие, книги помогали не задумываться над тем, что говорили обо мне в госпитале. Поговаривали о том, что со мной что-то не так, что доктора якобы обнаружили в моем физическом строении что-то странное. Ходили слухи о необычных свойствах моей кожи и слегка удлиненном и выдающемся роговом хряще в основании моего позвоночника. Судачили и о том, что между пальцами на моих руках и ногах — перепонки, хотя и едва видные; и будучи совершенно безволосым, я неоднократно ловил на себе подозрительные взгляды.

Все эти обстоятельства вкупе с моим именем — Роберт Круг — совершенно не способствовали хорошему ко мне отношению в госпитале. Пока Гитлер все еще периодически разорял Лондон своими бомбежками, такая фамилия, как Круг, имеющая явные германские корни, была более серьезной помехой дружбе, чем все мои остальные странности, вместе взятые.

Когда война кончилась, я обнаружил, что богат. Я был единственным наследником отцовского состояния и притом все еще не достиг совершеннолетия. Я оставил далеко позади джиннов, вампиров и злых духов Скотта, но меня захватило популярное издание ллойдовских «Раскопок шумерских городов». Именно эта книга породила во мне трепет, который впоследствии всегда вызывали у меня магические слова «затерянные города».

Труд Ллойда всегда оставался для меня ориентиром, хотя за ним последовало великое множество других книг подобного рода. Я запоем читал «Ниневию и Вавилон» и «Ранние приключения в Персии, Сузиане и Вавилонии» Лайарда, корпел над такими трудами, как «Происхождение и развитие ассириологии» Баджа и «Путешествия в Сирию и Святую Землю» Бурхарда.

Но овеянные легендами земли Месопотамии — не единственное, что меня интересовало. Вымышленные Шангри-Ла и Эфирот стояли для меня в одном ряду с реальными Микенами, Кноссом, Пальмирой и Фивами. Я взволнованно читал об Атлантиде и Чичен-Ице, не заботясь о том, чтобы отделить факты от вымысла, и одинаково страстно мечтая о дворце Миноса на Крите и Неведомом Кадате в Холодной Пустоши.