Мешок с костями - Стивен Кинг Страница 29

Я выбрал второй вариант. Не мог меня развернуть один лишьзвук, услышанный в прихожей. Не мог, потому что слишком многое означал для меняприезд в «Сару-Хохотушку».

Голоса в голове я слышал с тех пор, как помню себя. Не знаю,непременный ли это атрибут писателя или нет. Моим коллегам я такого вопроса незадавал. Не видел в этом необходимости, потому что знал, каждый голос — тот жея, но в другой ипостаси. Часто, конечно, я слышал голоса других людей, а самымзнакомым (и близким) был мне голос Джо. Вот тут этот голос и зазвучал, ислышались в нем любопытство, легкая ирония и… одобрение.

Решил побороться, Майк?

— Да, — ответил я, стоя в темноте перед сверкающей в светефонаря хромированной радиаторной решеткой. — Спасибо тебе, крошка.

Что ж, значит, есть повод выпить, верно?

Да. Повод был. Я сел в машину, завел двигатель и поехал подороге. А добравшись до проселка, свернул на него.

* * *

Я не услышал детского плача, когда второй раз вошел в дом.Медленно прошелся по всему первому этажу с фонарем в руке, пока не зажег светво всех комнатах. Если в это время кто-то еще плавал на лодке у северногоберега Темного Следа, он мог бы принять старую «Сару» за спилберговскуюлетающую тарелку.

Я думаю, дома живут своей жизнью в потоке времени, отличномот того, в котором пребывают их обитатели. Во всяком случае, скорость у этогопотока поменьше. В доме, особенно в старом доме, прошлое ближе. В моей жизниДжо уже четыре года как умерла, но в «Саре» эти годы сжались до месяцев. Явошел в дом, зажег все лампы, поставил фонарь на книжную полку и лишь тогдаокончательно уразумел, как же я боялся возвращения в «Сару-Хохотушку». Боялсяразбудить свое горе свидетельствами того, сколь безвременно ушла от меня Джо.Книгой, лежащей на столике у дальнего угла дивана, на котором Джо любила сидетьв ночной рубашке, читать и есть сливы; картонной коробкой с овсяными хлопьями,которые она всегда ела на завтрак, на полке в кладовой; ее старым зеленымхалатом, который висел на крючке с обратной стороны двери в ванную в южномкрыле. По терминологии Билла Дина — «новом крыле», хотя построили его задолгодо того, как мы впервые увидели «Сару».

Бренда Мизерв хорошо потрудилась, по-человечески хорошо,постаравшись убрать с глаз то, что могло напомнить мне о Джо, но все она убратьне могла. Романы Дороти Сэйер о Питере Уимсли, купленные Джо, по-прежнемустояли в книжном шкафу в гостиной. Джо прозвала мышиную голову на каминнойдоске Бантером и однажды, уж не помню по какой причине (едва ли кому из предковБантера это понравилось бы), повесила на волосатую мышкину шею колокольчик. Онвисел до сих пор, на красной ленте. Миссис Мизерв, должно быть, этотколокольчик поставил в тупик, она наверняка долго размышляла над тем, убратьего или нет, не зная, что на нашем семейном языке «позвонить в колокольчикБантера» означало заняться любовью на диване в гостиной (у нас с Джо такоеслучалось довольно часто). Бренда Мизерв сделала все, что могла, но любаякрепкая семья — территория, недоступная посторонним, белое пятно, без которыхкарте общества не обойтись. А то, о чем не знают другие, остается твоим.

Я ходил по дому, к чему-то прикасался, на что-то смотрел,как бы заново открывая для себя те или иные вещи. И во всем я видел Джо. Акогда я уселся в старое плетеное кресло перед телевизором, и оно заскрипелоподо мной, я буквально услышал голос Джо: «Какой же противный звук».

Я закрыл лицо руками и заплакал. Наверное, в тот вечер я впоследний раз оплакивал Джо, но от этого мне легче не было. Я плакал, пока непонял, что внутри что-то сломается, если я не остановлюсь. Когда слезы иссякли,на меня внезапно напала икота. А потом навалилась жуткая усталость. Ломило всетело. Частично потому, что я отшагал больше двух миль, но в основном от жуткогонервного напряжения, вызванного приездом в «Сару»… и решением остаться здесь.Чтобы бороться. И еще этот странный детский плач, который я услышал, когда впервый раз переступил порог…

Я умылся над раковиной в кухне, смыл со щек слезы, высморкался.Затем отнес чемоданы в северное крыло, где находилась спальня для гостей. Уменя не было ни малейшего желания спать в южном крыле, в главной спальне, гдемы всегда спали с Джо.

Бренда Мизерв это предугадала. На комоде стоял букет полевыхцветов. Под ним лежала записка:

С возвращением, мистер Нунэн.

Если б не крайняя эмоциональная опустошенность, я бы, увидевзаписку, вновь расплакался. Наклонившись к цветам, я глубоко вдохнул. Хорошоони пахли, солнечным светом. Потом я разделся, побросав все на пол, и откинулпокрывало. Чистые простыни, чистые наволочки. И все тот же Нунэн, залезающиймежду первыми, чтобы положить голову на последние.

Я лежал при включенной лампе на прикроватном столике,смотрел на тени на потолке, все еще отказываясь поверить, что я в этом доме и вэтой кровати. Да, конечно, закутанный в саван призрак не встретил меня, но вомне крепла уверенность, что он придет ко мне в моих снах.

Иногда, во всяком случае для меня, переход от бодрствованияко сну и обратно растянут во времени. В ту ночь все произошло мгновенно. Я незаметил, как заснул, а проснулся уже утром, когда спальню заливал солнечныйсвет. Лампа на столике все горела. Я не помнил, чтобы мне что-нибудь снилось,но вроде бы ночью я один раз просыпался и слышал доносящийся издалека тоненькийзвон колокольчика.

Маленькая девочка, совсем кроха, вышагивала поразделительной полосе Шестьдесят восьмого шоссе, в красном купальнике, желтыхпластиковых шлепанцах и бейсболке с эмблемой бостонских «Красных носков»,повернутой козырьком на затылок. Я как раз проехал мимо супермаркета Лейквью иавторемонтной мастерской Дикки Брукса, на подъезде к которым стоял знак,предписывающий сбросить скорость с пятидесяти пяти до тридцати пяти миль. СлаваБогу, я выполнил указание. Иначе мог бы и задавить девочку.

То был мой первый день на озере. Поднялся я поздно, большуючасть утра провел в лесу, что подступал к берегу, отмечая, что осталосьпрежним, а что изменилось. Уровень воды вроде бы понизился и лодок на озереоказалось меньше, чем я ожидал, особенно для самого большого летнего праздника,а в остальном я словно и не уезжал. Вроде бы я отгонял и убивал тех же самыхмух.

Часов в одиннадцать желудок напомнил мне о том, что я забылпозавтракать. И я решил, что самое время нанести визит в «Деревенское кафе». Вресторане «Уэррингтона» кормили, конечно же, лучше, но там бы на меня всеглазели. Так что для моих целей — просто поесть — «Деревенское кафе» смотрелосьпредпочтительнее. Если, конечно, оно еще работало. Да, характер у БаддиДжеллисона был не сахар, но зато в западном Мэне никто не мог сравниться с нимв умении жарить бургеры. А мой желудок просто требовал большого, сочащегосяжиром «вилладжбургера».