Ведьма и колдун - Джеймс Паттерсон Страница 4

— Отведите их в фургон, — велел он, и солдаты снова схватили меня.

— Нет! Мам! Пап! Помогите!

Я пыталась вырваться, но это было равносильно попытке вывернуться из стального капкана. Меня грубо потащили к входной двери. Мне удалось вывернуть шею и в последний раз взглянуть на родителей, чтобы в памяти моей навсегда запечатлелся ужас на их лицах, слезы в их глазах.

А потом я вдруг испытала головокружительное чувство: как будто плотный, горячий ветер подул мне навстречу. Через мгновение кровь прилила к моей голове, щеки стали пунцовыми от жары, пот выступил на коже и даже как будто стал испаряться. Вокруг меня все загудело, а после…

Вы мне не поверите, но это правда. Клянусь. Я увидела — и почувствовала, — как языки пламени длиною почти в полметра вырывались из каждой поры моего тела.

Уисти

Отовсюду послышались вопли: даже спецназовцы кричали, а я стояла, изумленно разглядывая желто-оранжевые языки пламени, исходящего от меня.

Это уже кажется диковинным, но вот что еще более странно: с того самого первого мгновения я не испытывала ни малейшей боли. А оглядев свои руки, увидела, что кожа на них обычного цвета, а вовсе не покрасневшая или почерневшая.

Это было… невероятно, скажем прямо.

Вдруг один солдат швырнул в меня маминой фарфоровой вазой. Я намокла, и пламя погасло.

Приспешники Байрона Суэйна затаптывали шторы и ковер, дымящийся в том месте, куда меня бросили солдаты.

А потом появился сам Байрон — видимо, сбегал из дома на время моего возгорания, — лицо его приобрело зеленоватый оттенок. Он указал на меня своим длинным, тонким, трясущимся пальцем:

— Вот видите?! Видите?! Видите?! Заприте ее! Пристрелите ее, если потребуется! Во что бы то ни стало!

Меня вдруг охватило жуткое ощущение, от которого в животе все скрутило, что эта ночь была неизбежна и все это непременно должно было со мной случиться.

Понятия не имею, почему я так подумала и что именно это означало.

Уит

Прежде у меня не случалось галлюцинаций, но когда я увидел Уисти, охваченную пламенем, то заподозрил, что именно это и произошло — галлюцинация из-за сильного потрясения.

Я хочу сказать: даже хорошенько отдохнувшие люди, у которых в жизни все в порядке и нет никакого горя, не отреагировали бы спокойно: «Ой, смотрите, там моя сестренка взяла и превратилась в живой факел».

Я прав?

Но довольно скоро, а тут еще и жара, и дым, и шторы в гостиной загорелись, до меня начало доходить: все произошло на самом деле.

Потом я подумал, что это головорезы, служащие Новому Порядку, подожгли ее. Видимо, именно поэтому мне хватило ярости, чтобы вырваться из их хватки. И клянусь, я бы размазал подонков по стенке, если бы мне не надо было очертя голову нестись сестре на помощь.

В доме царил настоящий хаос.

Мне прежде не случалось наблюдать торнадо, но мысль именно о нем пришла в тот момент в голову. Оконные стекла внезапно лопнули, в дом ворвался ветер, неистово, подобно разъяренной горной реке, разбрасывая предметы — битое стекло, торшеры, столики — по всей гостиной.

Из-за этого грохота я ничего не слышал, а дождь лил с такой силой, что вода жалила, словно рой пчел. И это не говоря уже об обломках, которые водяной поток нес с собой.

Разумеется, я ничего не видел. Открыть глаза означало навсегда ослепнуть, поскольку в воздухе летали щепки, осколки, обломки пластмассы.

Поэтому тот факт, что я ушел от головорезов, не принес мне никакой пользы. Мы все плотно прижимались к полу, к стенам — к чему угодно. Главное, чтобы опора была прочной, и нас не сдуло в окно, навстречу неминуемой смерти.

Я попытался докричаться до Уисти, но даже собственного голоса не услышал.

А потом — через мгновение — все вдруг стихло и успокоилось. Я выглянул из-под собственного локтя, в сгибе которого прятал лицо… Зрелище, представшее моим глазам, я не забуду никогда.

Посреди нашей разгромленной гостиной стоял высокий лысый человек крайне внушительного вида. Думаете, это не страшно? Так подумайте снова.

Этот парень — воплощенное зло.

— Здравствуйте, Олгуды, — произнес он тихо и властно. — Я — Тот, Кто Избран. Вы, вероятно, слышали обо мне?

Ему ответил мой отец:

— Мы знаем, кто вы такой. Однако мы вас не боимся и не подчинимся вашим правилам.

— Я и не жду, что вы подчинитесь каким-то правилам, Бенджамин. Или вы, Элайза, — обратился он к моей матери. — Вы люди с отклонениями, к тому же опасные для общества, а такие ценят свободу превыше всего. Но принимаете вы новую реальность или нет — не имеет значения. Я пришел к вашим отпрыскам. Спектаклем сегодня командую я. Я командую — они подчиняются.

Лысый взглянул на нас с сестрой и улыбнулся нам почти ласково.

— С вами двумя я поступлю очень просто. Вам нужно лишь отказаться от прежнего существования — от свободы, от образа жизни и, особенно, от родителей. При этом условии я пощажу вас. Если вы подчинитесь этим правилам, вам не причинят вреда. Ни один волос не упадет с вашей головы. Я обещаю. Откажитесь от своей прежней жизни и от родителей. Это все. Просто, как дважды два.

— Ни за что! — крикнул я в ответ негодяю.

— Этого вы не дождетесь. Никогда, — подала голос Уисти. — Мы отказываемся исполнить ваше распоряжение, Ваша Лысость, Ваше Ужасие!

Он хихикнул, услышав ее слова, и это совершенно сбило меня с толку.

— Уитфорд Олгуд. — Тот, Кто заглянул мне в глаза, в самую глубину.

И тогда случилось что-то странное: я не мог ни двигаться, ни говорить — только слушать. Это происшествие испугало меня больше всех других, случившихся за ночь.

— Ты красивый мальчик, Уитфорд. Высокий, светловолосый, в отличной физической форме. У тебя глаза матери. Я знаю, до недавнего времени ты очень хорошо себя вел, до тех пор, пока не произошло несчастье — пока не исчезла твоя девушка и единомышленница Селия.

Внутри меня все закипело от ярости. Откуда ему известно о Селии? Он ухмыльнулся, упомянув о ее исчезновении. Он что-то знает. Он издевается надо мной.

— Вопрос в том, — продолжал гаденыш, — сможешь ли ты снова стать хорошим? Сможешь ли ты научиться подчиняться правилам? — Он воздел руки к потолку. — Ты не знаешь?

Мои губы не слушались, что помешало выкрикнуть в ответ отборные ругательства.

Потом он повернулся к Уисти.

— Уистерия Олгуд, о тебе я тоже все знаю. Ты непослушная, непокорная, ты прогульщица, в школе заслужила наказание — на протяжении более двух недель оставаться после уроков. Вопрос в том, сможешь ли ты когда-нибудь стать хорошей? Сумеешь ли научиться послушанию? — И он уставился на Уисти молча, выжидающе.