Новая книга ужасов - Стивен Джонс Страница 47

Он уставился на меня. Его лицо выражало ужас. Я очень хорошо знаю это выражение. Я видел его по меньшей мере семьдесят раз.

– Я знаю, что ты невиновен, Кэп, потому что им нужен я. Я – тот человек, который тебя сюда засадил.

В момент человеческой слабости. Я видел все. Все то, что сложил в том темном месте, куда ты можешь пойти, но не можешь вернуться. Настенный сейф в моей гостиной. Гробница со стенами в четыре фута толщиной, заключенная в оболочку из бетона и на милю утопленная в монолитном граните. Убежище, чьи многослойные стены благоразумия вздымались толстыми полосами стали и пластика (эквивалент шести-семи сотен миллиметров гомогенной брони), приближаясь к максимальной прочности и твердости кристалло-железа – материала, обладающего идеальной кристаллической структурой и тщательно рассчитанным количеством примесей, в результате чего современный танк может стряхнуть кумулятивный снаряд, как спаниель воду. Китайская головоломка. Тайная комната. Лабиринт. Переплетение дорог в разуме, куда я отправил все семьдесят смертей, снова и снова, и снова, чтобы не слышать их криков, не видеть нитей окровавленных сухожилий, не смотреть на превратившиеся в месиво впадины, где уже не было умоляющих глаз.

Когда я вошел в эту тюрьму, я закрылся на все пуговицы. Я был в полной безопасности. Я ничего не знал, ничего не помнил, ничего не подозревал.

Но когда я прогулялся по пейзажу Генри Лейка Спаннинга и не смог убедить себя, что он виновен, я ощутил, как трескается под ногами земля. Я почувствовал дрожь, смещение пластов, и расселины от моих ног ушли в горизонт. Стальные стены расплавились, бетон обратился в пыль, заграждения исчезли – и я посмотрел в лицо монстра.

Неудивительно, что меня так тошнило, когда Элли рассказывала мне о том или ином убийстве, якобы совершенным Генри Лейком Спаннингом, человеком, которого осудили за двадцать девять убийств, за которые я был в ответе. Неудивительно, что я мог представить себе все эти подробности в картинках, когда она едва упоминала какие-то детали о месте преступления. Неудивительно, что я так сопротивлялся визиту в Холман.

Там, в его разуме, в его открытом пейзаже, я увидел любовь к Эллисон Рош, моей подруге и приятельнице, с которой я однажды, всего однажды…

Не говорите мне, что сила любви способна расколоть землю. Не хочу слышать этого дерьма. Я вам говорю, то, что меня вскрыло, – это было сочетание нескольких вещей одновременно. И, может, одной из этих вещей было то, что происходило между ними.

Этого я не знаю. Я быстро учусь, но это было лишь мгновение. Усмешка судьбы. Момент человеческой слабости. Вот что я говорил себе в той части меня, которая путешествовала во тьму: я сделал то, что сделал, в момент человеческой слабости.

Именно эти моменты, а не мой «дар», не моя темная кожа превратили меня в неудачника, монстра, лжеца, каким я являюсь.

В первый миг осознания я не мог в это поверить. Только не я, не старый добрый Руди. Не приятный Руди, который никогда не делал зла никому кроме себя за всю свою жизнь.

В следующую секунду я озверел от злости, от ярости на омерзительную тварь, которая жила на темной стороне моего раздвоенного рассудка. Хотел проделать дыру в голове и вырвать этого убийцу, размозжить эту влажную, гниющую массу.

В следующую секунду я ощутил тошноту. Хотел упасть на колени и чтобы меня вырвало – видя каждый миг того, что я совершил, открывшегося теперь и для этого Руди Пэйриса, который был достойным, разумным и законопослушным человеком. Даже если такой Руди был немногим лучше хорошо образованного дурака. Но не убийцей… меня тошнило.

Потом я, наконец, принял то, чего больше не мог отрицать.

Никогда больше не придется мне скользить в ночи, пахнущей цветущими венериными башмачками. Теперь я узнал этот аромат.

Такой запах поднимается от раскрытого, как рот в широком зевке, человеческого тела.

Наконец, второй Руди Пэйрис вернулся домой.

Им вовсе не стоило переживать. Я сел за деревянный письменный стол в комнате для допросов округа Джефферсон и составил список имен, дат и мест. Имена тех из семидесяти, которые я знал. Многие просто попадались по дороге или в мужском туалете, или принимали ванну, или расслаблялись в заднем ряду кинозала, или забирали деньги в банкомате, или просто сидели, ничего не делая, просто ждали, пока я приду и вскрою их, и, может, выпью их тоже, и, может, закушу… по дороге. С датами было просто, потому что у меня на них хорошая память. И места, где они обнаружат тех, о ком не знали. Четырнадцать убийств, с тем же модус операнди, что и в случае остальных пятидесяти шести, не говоря о старомодном консервном ноже, который я использовал на той маленькой воспитаннице католической школы Гунилле Как-ее-там. Все время, пока я ее вскрывал, она пищала – Аве Мария то, Всеблагой Иисус се. Даже в самом конце, когда я поднял ее внутренности, чтобы она посмотрела. Пытался заставить ее их лизнуть, но она умерла раньше. Никаких забот для штата Алабама.

Столько всего за раз: они исправили трагическую ошибку правосудия, поймали серийного убийцу, раскрыли еще четырнадцать убийств сверх плана – в пяти дополнительных штатах, чем невероятно порадовали полицию этих пяти дополнительных штатов тем, как работают правоохранительные учреждения независимого штата Алабама… и получили приоритет в вечерних новостях всех трех основных каналов, не считая СНН, на большую часть недели. Выбили из ящиков Ближний Восток. У Гарри Трумэна и Тома Дьюи не было бы ни шанса.

Элли, конечно, скрылась. Сорвалась куда-то на южное побережье Флориды, насколько я слышал. Но уже после суда и приговора, и после того, как Спаннинга освободили, а меня посадили, и все такое прочее. Что ж, о-о-паппадо, как говорится[67], все было переделано правильно. Sat cito si sat bene на латыни: «сделано достаточно быстро, если сделано правильно». Любимая поговорка Катона. Катона-старшего.

И все, о чем я просил, все, о чем я умолял, – это чтобы Элли и Генри Лейк Спаннинг, которые любили друг друга и заслуживали друг друга, и которых я так по-царски почти подставил… так вот, я просил только о том, чтобы они вдвоем были там, когда мою усталую черную задницу втиснут в этот новый электрический стул Холмана.

«Прошу вас, придите», – просил я их.

Не дайте мне умереть одному. Даже такому дерьму, как я. Не позволяйте мне отправиться в ту тьму, куда можно войти, но откуда нельзя выйти, не видя дружеского лица. Пусть даже бывшего друга. А что до тебя, Кэп, ну, черт, разве я не спас тебе жизнь, чтобы ты мог наслаждаться обществом любимой женщины? Хотя бы это ты можешь для меня сделать. Ну, давай. Не придешь – сам дурак!

Я не знаю, Спаннинг ли уговорил Элли принять приглашение, или наоборот. Но однажды, примерно за неделю до процесса обжарки Руди Пэйриса, управляющий приостановился у моих просторных апартаментов в блоке смертников и дал понять, что на барбекю будут зрители. Это означало, что моя подруга Элли и ее бойфренд, бывший житель блока, в котором нынче пребывал в заточении я.

Конец ознакомительного фрагмента