Проект "Асгард" - Сергей Софрин Страница 5

— Присаживайся. — Потеснив на лавке Марата, подвинулся Славян. — Рассказывай. Биолог без трусов в наше время не редкость — вам трусы по оплате труда не полагаются. Но обычно ученые особи мужского пола, будучи полуголыми, греются дома или в коллективе себе подобных. Среди заспиртованных ящериц и сушеных тараканов.

— Влад Лозницкий милостыни никогда не просил и сейчас обратился к вам, как к единомышленникам, а не как к похмелтологам. — Устроившись между Славяном и Ирокезом, торжественно произнес молодой человек. — Меня увлекли ваши рассуждения об искусстве как таковом, без наносного слоя примитивного эстетствования. Вы отделяли мух от котлет бескомпромиссно, будто в день Страшного суда: стены музеев содрогнулись, Рафаэлевская Сикстинская Мадонна начала источать миро. Мог ли я, голый и босый, вылезая из подсобки лаборатории через окно на мороз, представить себе, чем обернется мое вынужденное поспешное отступление с поля любовной битвы? Только вчера командированный в Питер младший научный сотрудник не подозревал о вашем существовании. Он любил…

— …Чужих жен и коктейль, состоящий из «Советского шампанского» и формалина, — закончил за него Ирокез. — Соблазнять замужних дам — тоже своего рода искусство. Кинематограф. Монтаж плюс озвучивание. Есть у кого-нибудь, что пожевать?

Марат расстегнул молнию своей дорожной сумки и извлек наружу целлофановый пакет с бутербродами. Его содержимое мигом разошлось по рукам. На некоторое время воцарилось молчание.

— Настоящее искусство, — нарушая тишину, впервые включился в разговор Марат, — давно стало достоянием элиты. Уорхола вешают в гостиных либо безвкусные дураки, либо желающие подчеркнуть свой социальный статус богатенькие Буратино. В юго-восточной Азии половина храмов лишилась статуй и барельефов, а еще раньше были Египет, Мексика, Перу… Сокровища мировой культуры украшают европейские особняки, теша самолюбие их хозяев. В прошлом году мой учитель побывал в Китае. Знаете, что он мне заявил по приезде? «Европейская цивилизация обречена, — сказал он. — Ограбленный ею мир окреп и теперь готов к отмщению. Пришла пора платить за крестовые походы, конкисту и опиумные войны». Лично я с ним солидарен.

— Я тоже. — Вытирая руки носовым платком, отозвался Славян. — Старушка Европа одряхлела и выжила из ума. Ее гербом могла бы стать волосатая мужская грудь в гипюровом лифчике. Один дядюшка Сэм еще пытается раздувать щеки, размахивая тупым мечом и пообтрепавшейся декларацией независимости. Он печатает доллары и хороводится с Иудами. Вьетнам подзабылся, Саддам Хусейн сделался карманным мальчиком для битья… Невыразимая скука разлагает «цивилизованное» человечество. Оно понарошку играет со смертью, будоража нервы телевизионными сводками новостей, втайне надеясь жить вечно под защитой глянцевого супермена. А у того прорезиненные плавки напялены поверх лосин! Он же просто болван неотесанный!

— Правильно! — Воскликнул захмелевший от пива Влад. — Смерть — вот ключевое слово, определяющее нынешнее положение дел. Героев, воспевающих жизнь, упразднили. Они не лижут жопу торгашам и имеют по любому поводу свое мнение. Они и торгашей «имеют»! У нас, у русских, недаром говорят: «От трудов праведных не построишь палат каменных». Американец Хемингуэй застрелился, поняв, что время героев прошло…

— Русский, ты на себя в зеркало-то смотрел? — Толкнув Марата в бок локтем, словно призывая того в свидетели, хохотнул Славян. — У нас всегда говорят одно, а делают другое. Разглагольствуя о душе, взимают по таксе деньги за крещение младенца или за необходимые лекарства для тяжелобольного. Наши торгаши не уступают импортным. Пройдет немного времени, и по «ящику» будешь смотреть отечественные сериалы, не хуже бразильских — такие же бездарные и слюнявые. Появятся состряпанные под фирменную копирку русские Рембо, доны Корлеоне и даже Эммануэли. Мы вечно все заимствуем: крестимся, коммунизм строим, в грехах каемся… Америка у индейцев публично прощенья не просит, земли не возвращает. Ирокез в Афгане наши границы от караванов с опиумом защищал, а дома ему глаза открыли: война ошибкой была. Теперь афганский опиум в Москве купить проще пареной репы. Видишь у него серьгу в ухе? С мертвого «духа» перед дембелем снял. Раньше она рядом с медалью в коробочке картонной лежала. Лежала, лежала — и долежалась до употребления по прямому назначению. Чтобы помнить, что мир — калейдоскоп, и ты видишь ту картинку, которую тебе показывают. Крутанут трубочку — она изменится…

В вестибюле хлопнула дверь, в зал ожидания вошел милицейский патруль и неспешно двинулся с плановой инспекцией вдоль рядов лавок.

— Да, изменится… — Повторил уже задумчиво Славян. — Поэтому я, когда подзаработаю денег, поеду в Мексику. Посмотрю на пирамиды майя… Там, мне кажется, осталось нечто вечное и настоящее. Почти первобытное…

— Почему не в Египет? — удивился Влад. — В Египте тоже пирамиды. И дорога с проживанием и столом гораздо дешевле обойдутся.

— Не знаю… Просто мечта у меня такая: увидеть Паленке [7]и умереть… Сам порой удивляюсь.

Потом они, стоя на перроне, и в электричке долго обсуждали шансы Славяна на поездку в Мексику, ее приблизительную стоимость, заказывали путешественнику сувениры, давали ему советы по поводу мексиканской кухни и женщин. До Москвы добрались незаметно быстро и уговорились еще как-нибудь встретиться в выходные на Арбате. Связь решили держать через жившего поблизости Влада.

Непонятно: какой животный магнит удерживал их вместе столько лет? Совершенно разных людей: романтичного, что обычно не свойственно людям его профессии, хирурга Славяна, флегматичного, исполненного скепсиса милицейского опера Колю-Ирокеза, восторженного бессребреника и поклонника адюльтера биолога Влада, тренера по восточным единоборствам Марата. Круг их интересов и их жизненные позиции почти никогда не совпадали, но они львиную долю свободного времени проводили вместе. Даже когда Славян женился на замкнутой Валентине, компания не понесла потерь. Лишь ежегодные выезды в Карелию стали менее продолжительными. Вместо законных двух недель приходилось довольствоваться десятью днями.

— Нас спаяла нелюбовь. — Шутил по этому поводу Влад. — Нелюбовь к господам Малевичу и Эйфелю. К двум основным угрюмым столпам технократической эстетики современного псевдоискусства, ориентированного на беспородных купчиков, выкарабкавшихся из глубинки на элитарные пастбища богатеньких богемных бездельников, продающих друг другу невообразимую дрянь. Их отравленные дары нам не по нутру. Мы — последние имеющие глаза и уши люди в этом городе.