Ночные легенды - Джон Коннолли Страница 6

Колени у Линка были уже не те, и он втихомолку обрадовался, когда красный «Додж» причалил вплотную к нему, а водитель сам выбрался наружу. Был он на десятки лет моложе, чем Линк, а носил потертую джинсовую пару, поверх которой была накинута реликтовая кожаная куртка. Из-под бахромы джинсов выглядывали заостренные кончики ковбойских сапог из рябой змеиной кожи. На прилизанных к голове патлах, черных и длинных, виднелись следы от широких зубьев расчески. Волосы были уже истонченные, и белизна черепа просвечивала сквозь них словно дождевая водица в грязных колеях.

Водитель протянул руку в кабину и снял там с пассажирского сиденья помятую ковбойскую шляпу, которую бережно опустил себе на голову. Спереди к ней был пришит белый джинсовый овальчик, словно срезанный с комбеза автомеханика, а на нем было курсивом выведено «Бадди».

На приближении Линк впервые углядел лицо водителя, слегка затененное шляпой. Щеки такие впалые, что когда движутся челюсти, то становится видна работа сухожилий, что-то нажевывающих в углах рта. Губы лиловые, почти черные, а глаза несколько выпучены, словно бы ковбоя медленно душит пара незримых рук. Вид почти уродливый, однако двигался ковбой, можно сказать, с грацией. Во всех его движениях чувствовалась отточенная целеустремленность, которая не вполне вязалась с неформальным видом, на который и был направлен весь этот прикид.

– Что, проблемки? – спросил Линк, слегка утрируя свою южную гнусавинку – повадка людей, склонных считать, что самобытность придает им обаяния. – Гвоздь, наверно, хватанул?

– Одно могу сказать: шина плоская, как блин, – ответствовал гость. Он приопустился рядом с Линком на одно колено. – Давай я это сделаю. Не обижайся: я знаю, ты и сам можешь. Тебе, небось, мою развалюху и без домкрата поднять ничего не стоит, но необязательно этим заниматься только из-за того, что ты это умеешь.

Линк решил принять комплимент, несмотря на его чрезмерность, а вместе с ним и трудовую инициативу гостя. Поднявшись, он наблюдал, как ковбой проворно ослабляет колесные гайки и домкратит колесо. А он, однако, крепче, чем кажется, этот ковбой. Для ослабления гаек Линк собирался дубасить подошвой по балоннику, а этот парень открутил их, едва шевельнув плечами. Вскоре шина была уже поменяна с минимумом возни и лишних разговоров, что Линка очень даже устраивало. В разговоре он учтивостью не отличался, особенно с незнакомцами, вне зависимости от того, сколько шин они меняли. Когда он еще заправлял «Недостающим звеном», обихаживанием клиентов занималась Мира, а он имел дело с пивом и бражниками.

Ковбой распрямился, вытащил из кармана ярко-синюю тряпку и отер дочиста пальцы.

– Благодарю за содействие, – сказал Линк, протягивая для пожатия руку. – Я, гм, Линк Фрэйзер.

На протянутую ладонь ковбой поглядел, как, наверное, педофил впивается глазами в бедро, мелькающее на игровой площадке. Закончив обтирать пальцы, тряпку он сунул обратно в карман, после чего пожал Линку руку. Линк ощутил что-то неприятное, словно по коже порскнули какие-нибудь гадкие жуки. Ощущение он попытался скрыть, но было ясно, что ковбой заметил перемену на его лице.

– Бадди Канцер, – представился он.

Отклик Линка от него не укрылся. Бадди был тонко настроен на телесные ритмы других людей. От этого зависела успешность того, что он делал.

– Было весьма приятно, – сказал он, в то время как клетки Линка уже начали пускать метастазы, а печень гнить.

Бойко приложив два пальца к шляпе, Бадди отсалютовал и направился к своей машине.

***

Тем же вечером в баре возле Данбери он снял официантку – полноватую, лет сорока. Красавицей ее назвать было сложно, но Бадди взял ее в активную разработку и к концу вечернего возлияния убедил, что они родственные души: два одиноких, но приличных человека, которых жизнь не баловала, но они как-то выстояли. Они отправились к ней в опрятную «двушечку», где чуть припахивало потом от белья, и уж там Бадди устроил встряску ее кровати и жировым отложениям. Женщина призналась Бадди, что у нее уже давно не было этого и сейчас ей этого как раз нужно, позарез. В тот момент, как он ей вставлял, она издала протяжный стон сладострастия, а он, прикрыв глаза, заерзал сверху.

Было легче, когда у него получалось проникать к людям внутрь – касаться изнутри их ртов пальцем, расцарапывать ранку ногтем или даже гвоздиком. Хороши были открытые раны; даже поцелуи, если раздвинуть человеку губы и куснуть до крови, но лучше всего, безусловно, был секс. Во время соития дело происходило быстрее, так что можно было наблюдать за процессом с малым риском для себя.

На второй раз ее тональность сменилась. Женщина взмолилась, чтобы он остановился. Сказала, что происходит что-то не то. Бадди не остановился. Если процесс начинался, его было уже не удержать. Так уж оно устроено. Когда он кончил, дыхание женщины стало более мелким, а черты лица заметно заострились. Пальцы ее когтили простыни, а спина от боли изгибалась тугой дугой. Она утратила дар речи.

Сейчас уже выступила кровь. Это хорошо. Пока она еще красная, но скоро начнет чернеть.

Бадди откинулся на простынях и прикурил сигарету.

***

Постепенно все усугублялось.

В свое время одного такого раза в неделю было достаточно, чтобы боль облегчилась, но те времена прошли. Теперь его отпускало примерно раз в день, но лишь на пару благостных часов. Если ему удавалось взять более чем одну жертву, то лишенные муки часы вырастали в прямой пропорции, однако возникал риск, что люди это заметят, и потому несколько жертв кряду были для него делом почти неосуществимым.

Невзгоды этого утра означали, что та штуковина внутри становится все более необузданной и ненасытной. Черная кровь начала появляться, пока он мочился. Вскоре он уже надсадно ее выкашливал, напитывая чернотой полотенца. И надо ж так случиться: не успел он отдышаться, как в номер вошла та толстуха-горничная. Может статься, она обо всем разболтает; не просто может, а должна. Чутье об этом говорит. Он ощутил ее, когда удерживал; его кожа терлась об нее, и гнилость его нутра изыскивала, как проникнуть, как внедриться в нового носителя.

Надо бы поскорей отсюда убраться, но слабость такая, что ни рукой, ни ногой. Конечно, есть еще один вариант, но донельзя рискованный, буквально пан или пропал. С какого-то времени он прокручивал его в уме, высчитывая вероятность, оценивая риски. Теперь, когда безудержно и властно взрастала боль, а черная жидкость проникла в мочу, вариант становился все более заманчивым. Рассудим так: если один человек дает временное облегчение, а два удваивают время, когда можно поспать, то что произойдет, если взять их больше, намного больше? Вспомнилась та семья в Колорадо: после нее боль исчезла на несколько дней, и даже когда вернулась, то была значительно слабее – настолько, что ту официантку он взял больше из желания, чем из необходимости. Так что произойдет, если сгноить городок, а то и приличный город? Может последовать передышка на недели, а то и на месяцы. Кто знает, может, от нее и вовсе удастся отделаться. Возможность протяженного умиротворения соблазнительно манила на расстоянии вытянутой руки.