Мифы Ктулху. Хаггопиана и другие рассказы - Брайан Ламли Страница 7

Нетрудно понять, почему Хаггопян вызывал подобный интерес среди многих выдающихся журналистов мира – любой человек с его научными и литературными талантами, с прекрасной молодой женой, с собственным солнечным островом и (что, возможно, самое главное) с крайне отрицательным отношением к даже самой выгодной известности наверняка привлек бы точно такое же внимание. И в довершение ко всему, Хаггопян был миллионером!

Что касается меня, то я недавно завершил работу в пустыне во время последнего арабо-израильского конфликта, и у меня появилось немного свободного времени и денег. Так что мое начальство предложило мне попытать счастья с Хаггопяном. Это было две недели назад, и с тех пор я прилагал все усилия к тому, чтобы добиться интервью. Хотя попытки других закончились неудачей, мне повезло.

В течение восьми дней я ждал, когда армянин вернется на Хаггопиану – свой крошечный остров в двух милях к востоку от Клетноса, на полпути между Афинами и Ираклионом, который он купил и назвал собственным именем в начале сороковых. И когда мне уже казалось, что мои ограниченные средства подходят к концу, невероятно голубое море на юго-западе прорезала серебристая искорка «Эхиноидеи», принадлежавшего Хаггопяну большого судна на подводных крыльях. С плоской белой крыши отеля в Клетносе я наблюдал в бинокль, как судно обходит остров по кругу, а затем, ослепительно блеснув на солнце, скрывается за белыми камнями Хаггопианы. Два часа спустя прибыл помощник армянина в изящной моторной лодке, чтобы сообщить мне, как я надеялся, новости о назначенной встрече. И удача в самом деле меня не оставляла! Я должен был встретиться с Хаггопяном в три часа дня – мне сказали, что за мной пришлют лодку.

В три я был готов, одетый в сандалии, легкие серые брюки и белую футболку – рекомендованную цивилизованную одежду для солнечного дня на Эгейском море. И когда изящная моторная лодка вернулась за мной, я уже ждал ее на естественной каменной пристани. По пути к Хаггопиане, глядя через борт лодки сквозь кристально чистую воду на скользящих под ней морских окуней и скопления черных морских ежей (по имени которых армянин назвал свое судно на подводных крыльях), я вспоминал то, что мне было известно о неприступном владельце острова.

Ричард Хемерал Ангелос Хаггопян родился в 1919 году от незаконного союза его бедной, но прекрасной матери, полукровки-полинезийки, и отца-миллионера, киприота армянского происхождения. Его перу принадлежали три самых захватывающих книги из всех, что я когда-либо читал, книги для непрофессионалов, рассказывавшие о морях мира и их многообразных обитателях простым, доходчивым языком. Он открыл впадину Туамоту глубиной почти в семь тысяч морских саженей на дне Южного Тихого океана, о существовании которой никто прежде не подозревал, и спустился в нее в 1955 году вместе со знаменитым Гансом Гейслером на глубину в двадцать четыре тысячи футов. За последние пятнадцать лет он передал величайшим аквариумам и музеям мира, по крайней мере, двести сорок образцов редких, часто только что открытых видов. И так далее, и так далее…

Хаггопян женился первый раз после тридцати, и всего был женат трижды, но, похоже, с женщинами ему не везло. Его первая жена, британка, погибла в море после девяти лет совместной жизни, таинственным образом исчезнув с яхты мужа посреди спокойного моря возле кишащего акулами Барьерного рифа в 1958 году; вторая, гречанка с Кипра, умерла в 1964 году от некоей экзотической болезни, и ее похоронили в море; а третья – некая Клеантис Леонидес, модель из Афин, вышедшая замуж в свой восемнадцатый день рождения, – судя по всему, вела затворнический образ жизни, поскольку никто не видел ее на публике после ее замужества с Хаггопяном два года назад.

Да, Клеантис Хаггопян! Рассчитывая встретиться с ней, если мне повезет встретиться с ее мужем, я просмотрел десятки старых журналов мод с ее фотографиями. Это было несколько дней назад в Афинах, и теперь я вспоминал ее лицо на тех фотоснимках – юное и прекрасное, в классической греческой традиции. Она была красавицей, и наверняка таковой и оставалась; и, несмотря на слухи о том, что она больше не живет с мужем, я обнаружил, что с нетерпением жду нашей встречи.

Вскоре впереди появились выступающие над морем футов на тридцать белые каменистые бастионы острова, и мой штурман направил лодку влево, проведя ее между двумя изъеденными солью скалами, возвышавшимися ярдах в двадцати от северной оконечности Хаггопианы. Когда мы обогнули мыс, я увидел, что восточный берег острова выглядит куда более гостеприимно – с белым песчаным пляжем, причалом, возле которого стояла «Эхиноидея», а чуть дальше, в роще граната, миндаля, акаций и олив, виднелось обширное бунгало с плоской крышей.

Значит, это и была Хаггопиана! Вряд ли, подумал я, она походила на «островной рай», описанный в статье Вебера в «Нейе Вельт». Похоже было, что Вебер писал свою статью семь лет назад, глядя на Хаггопиану из Клетноса – у меня всегда вызывали сомнения экзотические преувеличения немца.

На другом конце причала ждал хозяин. Я увидел его, как только лодка, слегка вздрогнув, пристала к берегу. На нем были серые фланелевые брюки и белая рубашка с закатанными рукавами, изящный нос украшали тяжелые очки с темными стеклами. Хаггопян – высокий, лысый, невероятно умный и очень, очень богатый – уже приветственно протягивал мне руку.

* * *

Вид Хаггопяна потряс меня. Конечно, я видел немало его фотографий, и меня часто удивлял странный блеск, который эти фотографии, казалось, придавали его чертам. Собственно, единственные нормальные его фотографии, которые я видел, относились к периоду до 1958 года, и я считал более поздние снимки попросту результатом неудачной съемки. Его редкие появления на публике всегда бывали весьма краткими, и о них никогда не сообщалось заранее. Так что к тому времени, когда начинали щелкать камеры, он уже обычно направлялся к выходу. Теперь же, однако, я понял, что возводил напраслину на фотографов. Кожа его действительно блестела, подчеркивая его черты и даже отчасти отражая солнечный свет. Вероятно, что-то не так было у него и с глазами – по его щекам из-под темных очков тонкими струйками стекали слезы. В левой руке он держал шелковый платок, которым то и дело промокал предательскую влагу. Все это я заметил, идя ему навстречу по причалу, и с самого начала вид его показался мне странным – и даже отталкивающим.

– Добрый день, мистер Белтон, – его хриплый голос явно диссонировал с его вежливой манерой поведения. – Прошу прощения, что заставил вас столько ждать. Я получил ваше сообщение в Фамагусте, в самом начале моей поездки, но, боюсь, у меня не было возможности отложить работу.

– Ничего страшного, сэр. Уверен, наша встреча более чем сполна вознаградит мое терпение.

Его рукопожатие потрясло меня не в меньшей степени, хотя я изо всех сил старался не подавать виду, а после того как он повернулся, направляясь к дому, я незаметно вытер руку о край футболки. Дело было не в том, что ладонь Хаггопяна была мокрой от пота, чего вполне можно было ожидать – мне скорее показалось, будто я схватил горсть садовых улиток!

Еще с лодки я заметил комплекс труб и клапанов, ведших от моря к дому, а теперь, приближаясь следом за шагавшим неуклюжей, покачивающейся походкой Хаггопяном к большому желтому зданию, я слышал приглушенный шум работающих насосов и льющейся воды. Когда мы оказались внутри огромного, полного освежающей прохлады бунгало, стало ясно, что означали эти звуки. Неудивительно, что этот человек, столь любивший море, окружил себя делом всей своей жизни. Дом представлял собой самый настоящий гигантский аквариум!