Сталинградский калибр - Сергей Зверев Страница 10

– Тебя с твоей присягой… – прорычал по-русски Алексей, медленно поднимаясь со стула и расстегивая кобуру. – Дерьмо ты коровье, ты еще меня смеешь…

Немец уставился широко раскрытыми глазами на руку молодого танкиста, которая тащила из кобуры ТТ, и мелко затрясся. Но тут замполит подскочил и закрыл своим телом немца. В его глазах было столько негодования, что Соколов чуть не рассмеялся.

– Ты что? Спятил? – закричал Краснощеков. – Это ценный немец, он может располагать важными сведениями. Ты хоть понимаешь, что твое поведение недостойно советского человека и командира Красной Армии. Я доложу в политотдел, что ты невыдержанный и недисциплинированный командир. Убери сейчас же пистолет!

– Ты сколько воюешь, Михаил? – борясь с бешенством, спросил Алексей. – И полугода нет. А что ты там, в тылу, на своей комсомольской работе видел? Ты видел, как они…

Задыхаясь от ненависти, от переполнявших эмоций, Соколов тыкал в сторону пленного немца стволом своего пистолета и пытался выразить словами все, что рвалось из глубин души. Но пленный, переживший ужас последнего боя, когда советское танковое подразделение в пыль раскатало итальянскую оборону, не понимая русского языка, но очень хорошо чувствуя эмоции молодого танкиста, решил, что его сейчас просто пристрелят. Наверное, перед его глазами уже мелькнуло видение вспышки выстрела прямо в лицо, посмертные ощущения, когда его поволокут за ноги на улицу и голова будет биться о ступни, оставляя кровавый след на старых половых досках.

– Nein, Nein, Herr Offizier! – закричал немец в исступлении, хватая за плечо Краснощекова и будто прикрываясь им от разъяренного советского командира. – Ich werde reden! Ich sage alles! Nicht schießen[4]!

Через полчаса в Новоалексеевский приехал командир батальона Топилин. С одобрением майор смотрел, как готовятся окопы для двух взводов «тридцатьчетверок» на танкоопасных направлениях. Для пехоты рылись окопы полного профиля. С восточной стороны восстанавливались окопы и ДЗОТы, разрушенные во время атаки. Рота готовилась занимать круговую оборону.

Выслушав доклад Соколова о потерях, комбат повернулся к бойцу с рацией за плечами и приказал:

– Пусть отправят сюда санитарную машину за ранеными, и ремонтники пусть привезут все, что ротный скажет.

– Я помещение занял, в котором у итальянцев штаб был, – сказал Соколов. – Что-то они успели вывезти, но большей частью мы подавили их в чистом поле. Я послал бойцов собрать документы, которые найдут. И в доме у них шифровальное отделение располагалось. Мы в мешок собрали все до клочка бумажки.

– Молодец, соображаешь, – улыбнулся комбат. – Вот что значит не первый год на войне! Оборону занимаешь правильно. Одобряю. Помочь тебе пока ничем не могу, даже мин нет. Отстали тылы. Используй, Алексей, все, что есть под рукой. Сможешь, снимай мины с минных полей с восточной стороны поселка. Боеприпасов подбросим. Хорошенько замаскируй взвод подвижного резерва. Немцы могут бросить сюда авиацию. Все-таки понимают, что здесь был штаб итальянской дивизии. Хотя весь итальянский фронт сейчас бежит, только пятки сверкают. Вояки, мать вашу! Пленные есть?

– Есть. Пятьдесят четыре солдата и три младших офицера. Все счастливы, что живы остались. Я под конвоем отправил их к вам в штаб батальона, часа через три добредут по дороге. Есть еще три немца. Один из них майор.

– Ух, ты! – оживился Топилин. – Майор, говоришь? Чего его сюда занесло? Допросил? Ты же вроде с немецким языком дружишь.

– Он приезжал сюда с инспекцией. С ним два младших чина. Штабной, перетрусил во время боя. Его еле достали из стога сена, чуть рукава не оторвали. Мало что знает, он больше по материально-финансовой части. Но когда жить захотел, то лопотал вполне уверенно, что готовится немецкое наступление с целью деблокирования шестой армии в Сталинграде. Слышал о какой-то операции «Винтергевиттер», но что это, точно не знает. К оперативному отделению штаба армии он отношения не имеет.

– «Винтергевиттер»? – задумчиво повторил майор. – Кривит душонкой этот твой немчура. Финансист, тыловик больше других может знать о планирующихся операциях. Каждая операция предполагает затраты, использование материальных ресурсов. А это все учеты. У немцев с этим строго. Не может такого быть, что не знает.

– Говорит, что с южного направления удар готовится. Доложить надо в корпус, у них связь с армией есть, со штабом фронта. Вдруг там не знают.

– С юга? Точно? – Топилин удивленно посмотрел на лейтенанта. – У нас сведения были о подготовке удара с запада. Мы и в прорыв вошли, чтобы разведать силы и средства предполагающейся немецкой операции. А тут получается, что впереди и нет никаких больших сил? Ну-ка, ну-ка, давай сюда твоего немца. Заберу его с собой!

Декабрьский день короток. Под вечер завьюжило, замело по степи. Соколов обходил позиции своей сводной группы вместе с командиром роты автоматчиков и с удовольствием наблюдал, как черная земля на местах земляных работ покрывается белым покровом. Нет ничего лучше естественной маскировки. Укрывшись за сараями и натянув сверху брезент, при факелах и свете лампы от дизельного генератора ремонтировались два танка из второго и третьего взводов. К полуночи Алексей вместе с Гужовым закончил осмотр позиций и остался доволен.

В доме было тепло. Разбитое окно танкисты закрыли досками и брезентом. Логунов вопросительно посмотрел на командира, а когда Соколов согласно кивнул, быстро достал из вещмешка фляжку с водкой. Нехитрая солдатская сервировка из сухого пайка. Сегодня кухня не пришла, и рассчитывать на горячее питание можно будет только на следующий день. Вот только дадут ли фашисты такой шанс, неизвестно. Тушенка, разогретая на печи, банки с кашей, вскрытые ножом и поставленные на горячую печь. Хлеб, нарезанный крупными ломтями, сало, которое удалось купить у местного населения неделю назад, крупными кольцами нарезанный лук.

– Ну что, ребята! – Соколов поднял свою кружку. – Давайте сначала за хозяев этого дома! Где они сейчас, живы ли? Ведь строили дом, была семья, жили мирно и счастливо…

– А может, и не очень, может, муж пил и жену бил, – хмыкнул Бочкин, но, нарвавшись на строгий взгляд Логунова, сразу замолчал.

– Нет, Коля, – неожиданно вставил Бабенко. – Ты посмотри, какой тут раньше сад был. Сейчас, конечно, только пеньки и стволы обгорелые, но сад был хороший, зрелый. А сады не растут там, где нет любви и согласия. Растения вообще очень хорошо чувствуют, что у человека на душе. Растения и собаки.

– Вот ты, Семен, даешь, – засмеялся Логунов. – Городской житель, технический человек, а в какие тонкости углубился. Природные!

– Прав Семен Михайлович, – согласился Алексей. – И неважно, где жил человек, в каких местах вырос. Или в крупном городе, как Бабенко, или в горном ауле среди природы, как Руслан. Мне кажется, здесь все зависит, как душа у человека устроена.

– А как она, интересно, устроена у фашистов? – вдруг спросил Омаев. – Я знаю, что на земле сколько хороших людей, столько и плохих. Но чтобы целая страна была населена плохими людьми, я даже и представить себе не мог.

Конец ознакомительного фрагмента