Последний защитник Брестской крепости - Михаил Парфенов Страница 33

— Я не о бегстве посудачить тут решил! — разгорячено произнес Черный. — Если мыслить стратегически, мы скорее пользу принесем в более укрепленном месте, чем в этой дыре, которую не сегодня завтра возьмут! Здесь мы бесполезны! А там сможем влиться в крупные группы, до майора Гаврилова доберемся. Сплотимся и будем бить врага, а не только огрызаться на атаки фашистов.

С Черным согласился старший лейтенант Мельников. Ему было очень плохо, нога гноилась, и Женечка серьезно опасалась — как бы не началась гангрена.

— Начальник штаба, он и есть начальник штаба, — одними губами произнес он, но Волошин расслышал.

— Разговор окончен! — вскипел капитан. После позорного бегства Еремеева он явно переживал, что солдаты выйдут из-под его контроля. — Первую же попытку выйти из каземата буду расценивать как решение сдаться врагу и расстреляю! — И добавил жестко: — Любого…

— Мне-то что, — спокойно возразил Мельников. — Обо мне можете не беспокоиться, я и встать-то не смогу.

Спокойный тон старшего лейтенанта остудил Волошина. Ясно было, что ему тяжело, что ответственность его велика и именно с него спросит потом командование, когда их освободит Красная Армия.

Он молча отошел в сторону, сел возле коптилки и принялся чистить свое оружие. Нервы у всех расшатались, и капитан не был исключением, поэтому продолжать спорить с ним, по крайней мере сейчас, бесполезно. Черный решил поговорить с Волошиным позже, когда улягутся страсти, но судьба распорядилась иначе.

Ближе к вечеру начался очередной обстрел, и все, кто еще мог держать оружие, бросились наверх. Подобравшиеся с фланга фашисты закидали амбразуры гранатами. Все М-24 удалось выбросить обратно, кроме одной. Волошин кинулся за упавшей гранатой, его нога зацепилась за матрац, и капитан споткнулся. Граната взорвалась у его головы, не оставив ему шансов. Погиб он мгновенно. От этой же гранаты получил легкое ранение стоявший рядом Мамочкин.

Бой разгорелся с новой силой. Снова летели в окна «колотушки», и снова их выкидывали обратно. Когда не успевали, раздавались оглушающие взрывы, осколки и куски кирпича летели в разные стороны. Все вокруг наполнилось удушающей гарью. Кожевников решил занять позицию возле углового окна, откуда обзор был лучше и можно было отстреливать подкрадывающихся с гранатами фашистов, когда услышал немецкую речь. Несколько гитлеровцев тихо переговаривались между собой. От дыма у старшины жутко драло горло, хотелось прокашляться, но он сдержался.

Разговаривающих немцев он не видел, а высунуться из окна было рискованно. Немцы были совсем рядом, где-то под окнами. Кожевников достал из-за ремня одну захваченную в боях гранату М-24, которую берег на крайний случай, положил рядом с собой. Надо было отвинтить крышечку на рукояти, дернуть шнур и бросить «колотушку», но он решил повременить. Если удастся пристрелить нескольких у стен здания, можно рассчитывать на трофеи и воду.

Кожевников замер, выжидая. За окном раздавались взрывы и хлопки советских винтовок и немецких карабинов. Иногда слышались очереди из ППШ и МП-40.

Немцы вдруг открыли массированную стрельбу из всех стволов, и старшина наконец увидел фигуры прятавшихся немцев. Они проскользнули вдоль стен, вжимаясь в них и низко пригибаясь. Разглядеть их из других окон было практически невозможно. Мелькнули каски, старшина чуть высунулся, рискуя получить пулю, и увидел, кого прикрывали фашисты такой адской пальбой — на спине одного из кравшихся под окнами гитлеровцев был закреплен громоздкий баллон. Огнеметчик! Если он пустит внутрь помещения широкую струю бушующего пламени — никому из красноармейцев не уйти живым. Всех спалит жаркий огонь, жадные языки его проникнут в любые щели, обойдут любые препятствия!

Кожевников присел у окна и проверил винтовку Два патрона. «Не так уж и мало с такого-то расстояния, — подумал он. — Главное, успеть выстрелить, не попасть под шальную пулю».

Он набрал в легкие воздуха, выдохнул, пытаясь выровнять дыхание. Раз, два, три! Резко вскочив, высунулся из окна, поймал в прицел баллон и плавно нажал на спусковой крючок-

Баллон взорвался, превратив огнеметчика в факел. Огонь мгновенно поглотил его, взметнулся ввысь. Живой человеческий факел принялся метаться, истошно вопя. От его надрывного крика кровь стыла в жилах. Находившиеся рядом с ним пехотинцы, получив хорошую порцию огненного душа, катались по земле, пытаясь сбить с одежды пламя.

В воздухе витал отвратительный запах паленого мяса. Стрельба на мгновение стихла, обе противоборствующие стороны опешили. Это был самый удачный момент. Кожевников что есть силы крикнул:

— Давай! Огонь!

Красноармейцы услышали его, открыли такую пальбу по засевшим напротив противникам, что заставили тех залечь и не высовывать носа. Группа фашистов, сопровождавшая огнеметчика, на некоторое время осталась без прикрытия.

— Режь их! — прохрипел Кожевников. — Никто не должен уйти!

Он первым выпрыгнул в окно, всадил нож в ближайшего немца, закончив его мучения. Сорвал с него ранец, флягу и сухарную сумку, бросил их внутрь здания в окно. Рядом выскочили еще двое бойцов во главе с Черным.

— Дави гадов! — шипел сквозь зубы старший лейтенант, вонзая штык в спину попытавшегося убежать гитлеровца.

Меньше полминуты потребовалось бойцам, чтобы перебить четверых немецких пехотинцев. Нужно было скорее убираться, ибо немцы возобновили стрельбу. Пули вбивались в стены, дробя кирпич. Мгновением позже бойцы были втянуты товарищами внутрь казематов. Старшина сел на полу и прижался спиной к стене, пытаясь отдышаться. Заметив Черного, показал ему большой палец. Старший лейтенант улыбнулся в ответ.

На этот раз им повезло. С трупов немцев были добыты хорошие трофеи. Четыре банки мясных консервов, хлеб, две банки датских шпрот, упаковка галет, спички и перевязочные пакеты. Плюс четыре полные фляги. Правда, при осмотре выяснилось, что в одной из них не вода, а шнапс, но это только порадовало — спирт был крайне необходим для обработки ран.

— Такого улова нам давно видеть не приходилось, — торжествующе потирал руки Кожевников.

— Ловко ты сработал, Митрич! — Черный так бурно радовался трофеям, что старшина даже смутился.

— Да чего уж там, Аким, — он пожал плечами. — Как все я.

— Ладно, не скромничай, — ухмыльнулся Черный, поднял винтовку и встал около окна. — Опять полезли… К бою!

С большим трудом отбив последнюю атаку, бойцы спустились в подвал. Все было ясно без слов — теперь, после гибели Волошина, командование подразделением перешло к старшему лейтенанту Черному, единственному тут офицеру. Раненый Мельников был не в счет.

Все ждали решения и смотрели на старшего лейтенанта в ожидании. В казематах воцарилась тишина. Каждый понимал, что предстоит нелегкое дело — любой может погибнуть при прорыве, но оставаться тут еще хуже.

— Готовимся к прорыву, — сухо сказал Черный. — Для раненых соорудить носилки.

— Тяжелораненых не дотащите, — ответил Мельников. — Только себя подставите под пули. Вы идите, а я с ними останусь.