Саша Чекалин - Василий Смирнов Страница 47

Саша догадался, что речь идет про жену Тимофеева.

Кончив разговаривать по телефону, Тимофеев повесил трубку, с полминуты помедлил, очевидно собираясь с мыслями, потом спросил Сашу, в упор поглядев на него:

— На охоту любишь ходить?

— Люблю… — удивленно ответил Саша, встал перед Тимофеевым и по-военному вытянул руки по швам. Ко всем бойцам истребительного батальона Тимофеев обращался на «вы». И только в минуту особого расположения к человеку он разговаривал запросто, на «ты».

Тимофеев едва заметно улыбнулся, а Саша покраснел, польщенный, что широкоплечий, кряжистый командир, разглядывая карту района, продолжает запросто разговаривать с ним, расспрашивая про окрестные леса.

Саша тоже подошел к карте, пальцем показывая знакомые места.

— Леса у нас отменные. Даже медведи есть. Хотя вы сами все знаете.

— Медведи… — задумчиво повторил Тимофеев, поглаживая рукой зачесанные назад густые русые волосы. — А ты видел медведя?

Саша, считавший себя заправским охотником, даже усмехнулся:

— Мы с батей видели. Правда, небольшой медведь, медвежонок наверно, увидел нас и убежал. А стрелять мы не стали — пожалели… И знаете где? Вот тут… — Саша указал на карте. — Здесь даже лесовик заблудится — чаща, бурелом, от дороги далеко. Глушь непомерная. Птиц и то не слышно. Зато зверья… Вот где охота!

Тимофеев не перебивал. Незаметно для себя Саша увлекся:

— Мы с отцом все собирались построить шалаш в лесу, в самой глуши, и там с неделю пожить. Вы знаете, как интересно! Ночью все тихо-тихо, особенно перед рассветом. Деревья не шелохнутся, словно спят. А чуть только начнет светать — словно ветерок пробежит… Зашуршат листья, сперва робко, словно спросонья, а потом все слышнее, громче. Зачирикают птицы, сперва тоже робко, а потом смелее. Выскочит белка, цокнет раз-другой, взбираясь по стволу. А ежики… Вы только посмотрели бы, что утром, на рассвете, ежи разделывают…

Тимофеев внимательно слушал. Ему все больше нравился этот живой, разговорчивый юноша, с таким увлечением рассказывавший о своих лесных наблюдениях.

Они стояли у большой карты европейской части Советского Союза, висевшей на стене за письменным столом. Саша поинтересовался, где проходит сейчас линия фронта.

Тимофеев карандашом показал, где теперь идут ожесточенные бои с противником. Саша нахмурился, видя, как уже далеко в глубь страны зашли фашистские полчища. Сердце у него заныло, стало как-то не по себе.

Словно отвечая на невысказанный Сашин вопрос, Тимофеев твердо произнес:

— Остановят. — Широкоскулое, загорелое лицо его потемнело, крепко сжались губы. — Остановят, — повторил он.

Взглянув на часы, Тимофеев неожиданно для Саши распорядился:

— Завтра поедешь со мной… На охоту. Винтовку не бери. Охотничье ружье есть?.. Вот и хорошо, возьмешь с собой.

— Ваше распоряжение будет выполнено! — четко, по-военному вытянувшись, ответил Саша.

Только что начало светать, как Сашу разбудил затрещавший будильник.

Разметавшись на постели, сладко похрапывал Витюшка. На спинке кровати краснел пионерский галстук. В раскрытую форточку тянуло свежей ночной прохладой.

Саша прикрыл брата одеялом, оделся и вышел в большую комнату. Наскоро выпил кружку молока, взял дробовик, охотничью сумку. Пальма, бодро помахивая хвостом, побежала было за ним, но Саша вернул ее обратно. Из слухового окна амбара высунулась стриженая голова Славки, вслед за ним заспанная физиономия Кости. Увидев, что это свой, тимуровцы успокоились. Саша приветливо махнул им рукой, удивляясь настойчивости ребят, которые теперь усердствовали, стараясь искупить свою оплошность.

На улице было пустынно, тихо. Только на перекрестках у ворот домов сидели и прохаживались сонные дежурные. Они пытливо глядели на Сашу, проходившего с ружьем за плечами посредине улицы. Тимофеев встретил его на крыльце. Он был в сером плаще и старой, защитного цвета фуражке.

— Ну как, погодка за нас? День обещает быть хорошим! — оживленно сказал он, поглядывая на чистое, безоблачное небо.

Дмитрий Павлович почему-то медлил, пытливо поглядывая на дорогу.

— Ну вот… Все в сборе, — сказал он, когда к крыльцу на своем «газике» подъехал секретарь райкома партии Калашников.

Саша недоумевающе посмотрел на Тимофеева. Он не знал, что вместе с ними на охоту поедет секретарь райкома.

Калашников тоже был одет по-походному: в сапогах, с полевой сумкой, на голове серая фуражка со звездочкой. Он улыбнулся Саше, протянув ему руку. Суровое, неподвижное лицо Калашникова удивительно менялось во время улыбки: как-то светлело, становилось добродушным.

«Газик» быстро рванулся вперед, подпрыгивая на неровной булыжной мостовой. Сердце у Саши взволнованно билось. Эх, если бы ребята в городе могли увидеть, как он вместе с Тимофеевым и Калашниковым мчится на машине! Но улицы в городе по-прежнему были пустынны. Прохожие встречались редко.

Машина выехала за город. Кругом расстилались уже начавшие желтеть поля, покрытые легким седоватым туманом, быстро таявшим под первыми лучами солнца. Сжатая рожь стояла в бабках, усеявших светло-желтое поле, словно солдатские палатки. Тучный овес отливал на пригорках серебром, по нему волнами пробегал ветер.

— Ну и урожай нынче! — заметил Калашников и пожаловался: — Рабочих рук не хватает — пора уже косить.

— У нас в Песковатском овес уже косят, — отозвался Саша.

— Передовой колхоз, — ответил Калашников, — он всегда и раньше первым начинал.

Тимофеев дремал, откинувшись на спинку сиденья. Быстро проехали вытянувшиеся вдоль дороги посады Песковатского. Саша высунулся из машины, стараясь увидеть кого-нибудь из знакомых. Поднявшись в гору, машина свернула с большака на пыльную проселочную дорогу. По сторонам пестрели родные песковатские поля. Пышные темно-зеленые гряды картофеля сменились густыми светло-коричневыми коврами цветущего клевера. За ними все еще нежно зеленел кудрявый лен-долгунец. Машина быстро мчалась, подпрыгивая на ухабах. Поля теперь чаще стали сменяться светлыми березовыми перелесками и кустарниками. Дорога то взбиралась наверх, то снова круто спускалась вниз, пересекая бревенчатыми мостами широкие овраги. И тогда машина шла медленно, осторожно, слышно было, как под колесами прогибался и потрескивал накатник.

Солнце уже поднялось над лесом. На опушке черневшего елового массива, рядом с крутым оврагом, заросшим черемухой и ольшаником, густо перевитым желтоватым хмелем, машина остановилась.

— Приехали, — сказал Тимофеев, оборачиваясь к своим спутникам. — Дальше уже проезжего пути нет.

Он первым вылез из машины, разминая затекшие ноги. За ним вышли остальные.

Машина, как показалось Саше, недовольно урча и громко чихая, развернулась на узкой лужайке и умчалась обратно. А Тимофеев с Калашниковым и Сашей пошли по заросшей травой дороге к домику лесника.