Саша Чекалин - Василий Смирнов Страница 48

Небольшая бревенчатая избушка стояла на лесной лужайке, неподалеку от ручья. На кольях изгороди висели кринки. Возле дома, похрюкивая, бродил черный как цыган поросенок. Рядом паслась стреноженная лошадь. За изгородью виднелись два больших стога сена.

— Хозяйство у тебя ладное, — похвалил лесника Тимофеев.

Но тот ничего не ответил.

Высокий, обросший густой бородой лесник Березкин казался нелюдимым, замкнутым, но Саша знал, что душа у него открытая, добрая. Мужики в Песковатском его уважали за неподкупную честность. Лесник вынес на крыльцо кринку с парным молоком, но пить никто не стал. Тимофеев торопил, озабоченно поглядывая на часы. Березкин оделся, взял охотничье ружье.

Едва заметная тропка вела в чащобу леса. Впереди всех грузно шагал лесник. За ним бежал черный лохматый Каштан. За лесником шагал Саша, слегка посвистывая и поеживаясь, когда холодная роса с кустов осыпала его лицо, шею. Поодаль шли Тимофеев и Калашников, все время тихо между собою разговаривая.

Тот и другой внимательно вглядывались в местность, стараясь запомнить встречавшиеся овраги, тропинки, часто сверялись с картой, делая на ней пометки.

— Тут и заблудиться легко, — озабоченно говорил Тимофеев.

Саше было понятно, что не с охотничьими целями они пришли в лес. Они искали. Но что? Сейчас не хотелось думать об этом. Так чудесно было здесь в это раннее солнечное утро.

Могучие, в несколько обхватов, дубы широко раскинули свои пышные кроны. Вперемежку с елями белели огромные березы, подрагивал чуть розоватой листвой осинник. На полусгнивших пнях золотились россыпями опята. Отовсюду тянуло приятным грибным душком.

По пути Каштан вспугнул серого взлохмаченного филина. Тяжело махая крыльями, он метнулся в чащу. И сразу же сверху, с елок, с треском посыпались коричневые шишки, и среди сучьев мелькнули рыжеватый хвост и черные любопытные глаза маленькой белки.

Легко перепрыгивая через валежник и суковатый бурелом, сшибая на ходу крупные красноголовые мухоморы, Саша вместе с Каштаном забегал вперед, спускаясь в темные сырые провалы оврагов, изрытых желтыми барсучьими норами, и быстро взбираясь обратно по крутому склону.

Догоняя Березкина, Саша жаловался:

— Зверье эвакуировалось, что ли? Хотя бы зайчишка встретился!

Лесник добродушно усмехнулся. Он-то видел и замечал больше, чем этот шустрый паренек. Порой, останавливая Сашу, он показывал ему едва приметный отпечаток на земле.

— Видишь?.. Чей это след?

Саша знал много лесных тайн. Но далеко ему было до лесника в совершенстве владевшего лесной наукой.

— А это что за трава?

Саша ответил правильно. И тут же лесник показал ему, как по тени определить время и без компаса узнать, где север.

— Знаю… — отвечал Саша. — Это я все знаю.

— Что это вы нашли? — спросил Тимофеев и Калашников, видя, что лесник и Саша остановились и внимательно обследуют огромную дуплистую липу, вокруг которой, сердито жужжа, кружились осы.

Березкин молча показал на едва заметные следы когтей.

— Медведь, — прошептал Саша, не спуская глаз с отпечатков широкой медвежьей лапы на суглинке.

Каштан метался вокруг и тихо взвизгивал. Черная шерсть у него дыбилась, глаза горели…

«Вот если бы на след диверсанта какого или парашютиста напали, тогда бы другое дело…» — подумал Саша.

Весь день они провели в лесу, порой заходя в такую чащу, какой Саша никогда не видел, хотя и считал себя неплохим знатоком окрестных лесов.

Когда Саша с лесником оставались вдвоем, а Тимофеев с Калашниковым уходили в сторону, обследуя местность, Березкин вынимал черный кожаный кисет. Присев на кочку, он тщательно собирал на широкой заскорузлой ладони серые табачные крошки, не спеша вздувал огонек и, глубоко затягиваясь крепким пахучим самосадом, задумчиво посматривал кругом.

— Садись, Санька, отдохни! — приглашал он. Саша устраивался на мягком, словно перина, мшистом стволе дерева и задумчиво следил, как в голубых просветах неба проплывают рваные клочки дымчатых облаков, как торопливо скользят по кустам орешника яркие солнечные лучи.

«Тук… Тук… Тук…» — доносился из еловой чащи дробный звук. Где-то неподалеку усердно трудился дятел. Саша знал, что если постучать по сухому дереву, то дятел немедленно заинтересуется, переберется сюда, недовольный, что в его владениях незаконно поселился новый жилец. Но вставать не хотелось.

Потом, собравшись вместе, они снова шли дальше. Лесник неутомимо вел их одному ему приметными тропами, по-прежнему зорко поглядывая по сторонам. К вечеру повернули назад.

Красноватое солнце уже склонялось к горизонту, сильнее пахло сыростью и гнилью. Длинные синеватые тени ложились на лесные прогалины.

— Неутомимый вы человек, — удивленно сказал Калашников, видя, как по-прежнему легко и бодро шагает лесник.

— Я привык, — откликнулся Березкин, улыбнувшись. Тимофеев шел молча. Поглядывая на Калашникова, он думал о том, как этот человек умеет скрывать свои личные переживания, всегда оставаясь бодрым, спокойным, уравновешенным. Вот он уверенно шагает за лесником с картой-трехверсткой в руках, и кажется, ничто не интересует, не волнует его, кроме того дела, за которым они пришли сюда, в непролазную лесную чащу. А ведь только на прошлой неделе Калашников получил извещение о гибели на фронте своего единственного сына.

Проводив своих спутников до линии железной дороги, Березкин с Каштаном отправились домой, а Тимофеев, Калашников и Саша пошли на ближайший полустанок, чтобы вызвать из города машину. Саша шел позади всех, размышляя, зачем же все-таки они ходили в лес.

«Ходили, ходили, а толк-то какой? — разочарованно думал он. — Ну, побывали в самых глухих местах. И почему все это секретно?»

И только одна фраза о войне 1812 года, которая как-то случайно вырвалась у Тимофеева, натолкнула Сашу на мысль, что ходили они и искали подходящие места для партизанских баз. Он даже остановился, пораженный своей догадкой.

«Вот оно что…»-думал теперь Саша, уже другими глазами глядя на своих спутников и вслушиваясь в их разговор. Стала понятна ему и вчерашняя беседа у Тимофеева.

Когда пришли на лесной полустанок, который находился недалеко от Песковатского, Саша попросил разрешения зайти в село.

— Иди… — сказал Тимофеев. — Завтра отдыхай. На операцию не поедем.

Солнце уже село. Первые звезды только нарождались, робко выглядывая из синевы. Неумолчный стрекот кузнечиков становился все более громким, и все заметнее и гуще толпилась мошкара в остывшем прозрачном воздухе.

Саша медленно шел по обочине дороги. Горели натруженные ноги, нужно было бы разуться, пойти босиком, но впереди на пригорке уже показались соломенные крыши Курьянова. До Песковатского оставалось немного.