Обратная сторона войны - Олег Казаринов Страница 60

Но с каким сердцем рядовой советский солдат спешил на помощь тем же венгерским и румынским воякам, которые вдруг объявили себя антифашистами, а перед этим жгли, грабили и убивали на Украине, в Крыму, под Сталинградом? Это они, новоиспеченные союзники, осаждали Одессу, штурмовали Севастополь, рвались к Волге…

С тех пор, как структура армий стала достаточно сложной, место союзников в ней было четко определено. В бою, на марше, на стоянке.

Так, например, лагеря римских легионеров хотя и были квадратными, однако имели свою четкую организацию: фронт, тыл и фланги. То есть Передние ворота (porta praetoria), Задние ворота (porta decumana), ворота Правые (porta principalis sinistra) и Левые (porta principalis dextra).

Передние ворота, разумеется, были обращены по ходу марша в сторону врага. Задние — выходили на наиболее безопасную местность пройденного пути — линию коммуникаций.

И расположение войск внутри лагеря (согласно Полибию) было жестко регламентировано. Сердцевину лагеря представляли собой палатки римской конницы, принципов и гастатов (equites Romanorum, principes Romanorum, hastati Romanorum). Их турмы, центурии, манипулы и когорты размещались на перекрестке Пятой улицы (via quintana) и Улицы Преторианцев (via praetoria), ближе к Задним воротам.

Вокруг них размещались подразделения конницы, принципов и гастатов союзников-социарумов (sociarum).

У Передних ворот располагались только отборная союзническая пехота, конница и вспомогательные отряды. А за ними, у лагерного форума и квестория, находились отряды добровольцев (voluntarii).

Это означало, что в момент фронтального нападения первому удару подвергнутся союзники. Сжатые нападающими врагами спереди и римской элитой сзади, они будут вынуждены сражаться в первую очередь за спасение своей жизни. А в критический момент боя их всегда поддержат непобедимые легионеры.

В противном случае, всегда сохранялась опасность того, что ненадежные союзники покинут поле битвы и лишат обороняющийся лагерь резерва.

Ведь далеко не каждый марс, самнит или этруск во славу Рима спешил ринуться в свалку из скрежещущего железа, яростных криков и фонтанирующей крови. И порой храбрость придавал тычок древком копья в спину от какого-нибудь чистокровного римского триария.

Так было всегда.

Например, осенью 1793 года осажденный французскими революционными войсками Тулон защищали 3000 англичан, 4000 неаполитанцев, 2000 сардинцев и 5000 испанцев.

И именно под Тулоном, «Наполеон понял, что представляют собой коалиционные войска. Неаполитанцы, составлявшие часть этих войск, были плохи, и ИХ ВСЕГДА НАЗНАЧАЛИ В АВАНГАРД (выделено мной. — O.K.)».

Таковы правила войны: более слабых союзников первыми посылать на смерть. Будь то этруски или неаполитанцы. Иначе разбегутся.

Наибольшую стойкость и мужество в бою проявляли даже лишенные опыта солдаты, если рядом с ними находились отряды могущественного союзника, части ветеранов или элитные подразделения. Они являлись чем-то вроде основы, ядра, вокруг которого сплачивались остальная масса войск.

Иногда одно только их присутствие вызывало чувство уверенности в собственной непобедимости и восторга, доходящего до исступления. В солдатах, измученных бесконечными боями, загоралась надежда, истрепанные нервы выжимали из глаз слезы умиления, а уста авансом посылали более опытным товарищам слова благодарности за то, что в трудную минуту они придут на помощь, спасут, прогонят врага.

Подобные эмоции возникали у солдат линейных войск при виде гренадеров наполеоновской гвардии: «…люди, похожие на гигантов, в огромных сапогах и шлемах, опускающихся до плеч и оставляющих открытыми лишь глаза, носы и усы… хотелось воскликнуть: «Эти парни на нашей стороне, и они славные воины»».

Некоторые историки упрекают Наполеона втом, что он из каждой роты отбирал в свою гвардию самых лучших, проявивших себя в бою солдат. Дескать, лучше было бы, если бы в подразделениях оставался костяк ветеранов, передающих опыт молодым. Но у великого полководца был свой резон. Вся армия проявляла чудеса храбрости, если за ее спиной, как несокрушимый утес, как несгибаемый стержень, стояла императорская гвардия.

И на последнем этапе войны шестнадцати-семнадцатилетние новобранцы сражались как львы, если имели в тылу 10–20 тысяч покрытых шрамами «ворчунов».

Увы, гвардия не могла одновременно находиться на всех участках гигантского театра военных действий. Нотам, где она появлялась во главе с самим императором, противник начинал проявлять нервозность, осторожничал, терял уверенность и совершал ошибки.

Все это пространное размышление я привел в доказательство того, что надежда на сильного товарища по оружию так же велика, как и на победоносного союзника.

В поход шли вместе, охотно, рассчитывая хотя бы на тень славы, на дивиденды после победы, да и просто в надежде пограбить «под шумок». Доблесть союзников в боях отмечалась в приказах по армии, командование воодушевляло своих подчиненных, подчеркивая несокрушимость объединенных сил, генералы награждали друг друга орденами своих государств.

Но для обычных солдат в союзниках все было чуждо: мундиры, внешность, язык, культура, вера. Все это само по себе создавало барьер и являлось головной болью для начальства, пытающегося координировать действия разномастных войск.

А если за всем этим стояла историческая вражда, то даже традиции и порядки союзных войск могли вызвать резкое неприятие, граничащее с ненавистью.

Например, в романе Л. Раковского «Адмирал Ушаков» так описывался знаменитый штурм русско-турецким десантом острова Видо на Корфу 18 февраля 1799 г.

«Морская пехота и охотники из матросов бросились на баркасы, катера, лодки. Турки только и ждали этого приказа. Не успев доплыть до берега, они кидались в воду с кинжалами в зубах, потрясая саблями. (…)

Турки не слушали криков «пардон» — рубили пленным головы и собирали эти страшные трофеи, помня, что паша должен уплатить за каждую голову.

Боцман Макарыч бежал вместе с группой молодых матросов. Впереди они увидели двух турок и молодого француза офицера. Один турок держал мешок, из которого текла кровь, а второй стоял с поднятой саблей, ожидая, когда французский офицер развяжет шейный платок, чтобы легче было отрубить голову.

— Дяденька, что они делают? — в ужасе спросил Васька Легостаев.

— Не видишь, хотят рубить голову. Стой, осман! — заревел Макарыч, бросаясь к турку со штыком наперевес.

Турки, увидев, что их значительно меньше, с неудовольствием отдали офицера. (…)

— Степка, отведи их благородие к нашим шлюпкам, а то не эти, так другие басурманы зарежут! — приказал Макарыч матросу- Вон, видал — у них цельный мешок голов!

— Ага, ровно арбузов накидали, сволочи!

— Давай, давай, ребята, живей! — обернулся Макарыч к бежавшим сзади матросам.

Он зоркими морскими глазами выискивал уже не французов, а турок, которые продолжали рубить пленным головы.