Номер 10 - Сью Таунсенд Страница 15

Норму встревожило столь неприкрытое проявление чувств. Через минуту она положила руку ему на плечо и сказала:

— Ну так померла твоя мама или жива? Джеймс зарыдал в голос.

— Родная умерла, а приемная помирает.

— А что у ней? — спросила Норма; она была знатоком смертельных заболеваний.

Джеймс вынул из кармана аккуратно сложенный квадратик бумажной салфетки и вытер глаза.

— Рак печени.

Норма заметила, что его длинные черные ресницы намокли и слиплись.

— А побочные есть? — спросила она.

— Ага, масса, — всхлипнул Джеймс. Он был парень с воображением и явственно видел свою несуществующую приемную мать на белой больничной койке. Она смахивала на умирающую Эвиту в исполнении Мадонны.

— Можешь пока ко мне переехать, если хочешь, — предложила Норма. — Поживешь в комнате с осликами.

Джеймс сказал:

— Я иногда травку покуриваю, Норма. От артрита помогает.

Норма, Тревор и Стюарт частенько забивали косячки, когда Джек отлучался из-за своих скучных хобби — фотография и бальные танцы. Свои счастливейшие минуты она пережила, ловя тихий кайф с мужем и старшим сыном. Такое редкое чувство семьи. Норме ужасно нравилось, когда перед возвращением Джека они втроем метались по дому, открывали окна и поливали все вокруг освежителем воздуха.

Норма перевернула страницу альбома, и Джеймс открыл рот. С фотографии ухмылялось большое симпатичное лицо бывшего президента Билла Клинтона. На заднем фоне маячила дверь дома Номер Десять по Даунинг-стрит, а рядом с ней — полицейский в рубашке, пуленепробиваемом жилете и шлеме.

Норма указала на полицейского и неловко призналась:

— Скажу тебе правду: это наш Джек, ты с ним знаком. Пускай он и полицейский, а все равно я его люблю.

Преодолев шок, Джеймс пробормотал:

— Никто не может решать за детей, Норма. Птичья трель из кухни напомнила Норме, что пора кормить Питера. Она встала и зашаркала из комнаты, оставив Джеймса изучать фотографии Джека Шпрота в компании Нельсона Манделы, Бобби Чарльтона, Лайама Галлахера [32], Дэвида Бэкхема с его шикарной Викторией и еще каких-то стариканов, чьи лица он где-то видел, но имен припомнить не мог.

Насыпая «Трилл» Питеру в кормушку, Норма слышала, как Джеймс быстро что-то говорит по сотовому.

— У нас жилец, Пит, — поделилась она. — Ноги у него молодые, будет нам помогать, присмотрит за нами.

Джеймс крикнул из комнаты:

— Норма, а ничего, если ко мне тут друганы подойдут?

Норма спросила Питера:

— Как думаешь, Пит, разрешить?

Но Пит, похоже, не слушал, поэтому Норма в ответ крикнула:

— Ладно, валяй.

Она поднялась наверх сбросить тапки и надеть туфли на каблуке, Давно уже у нее не собиралось общество.

Тетка Джека, Мэрилин, сказала ему за неделю до того, как умерла в больнице:

— Одно я о тебе знаю, Джек, ты редиска.

И правда, редиску в семье частенько упоминали. На рождественских вечеринках Мэрилин кричала: «Берегись Джека, редиска рядом!» или «У меня тут для Джека редиска, зовите его».

Но были и другие женщины, в том числе и полицейские, знавшие Джека Шпрота не как любителя редиски, а как любовника.

Джек изучил искусство эротики и психологию женщин так же тщательно, как любой предмет интересной ему сферы. Вооружившись картой женских гениталий, он штудировал ее, пока не научился нащупывать путь вслепую. Его постоянно удивляло, что он разбирается в женском организме лучше самих женщин.

Для него было аксиомой, что большинство женщин не умеют обращаться с пенисом и либо смотрят на него как на торпеду, которая вот-вот взорвется,

либо хватают так, словно это старый рычаг коробки передач и его можно беспрепятственно крутить в любую сторону.

Женщины в основном вспоминали Джека с удовольствием, потому что ему нравились и они сами, и их тела, а кроме того, он всегда говорил правду: он никого не способен полюбить, это какое-то генетическое нарушение и ничего он с этим поделать не может, по крайней мере, пока паука не придумает что-нибудь, чтобы спасти его от существования без любви.

Джек с премьер-министром стояли в темном неподвижном вагоне Северной линии метро. Премьер-министр ненавидел темноту. Однажды один шахтер в робе с иголочки и блестящем шлеме показывал ему старинную шахту. Когда они достигли самого глубокого забоя и скрючились, глядя на угольный разрез через защитное стекло, погас свет. Тогда в анонимной темноте премьер-министр завизжал как девчонка. Старый шахтер засмеялся и сказал:

— Это что тут за детка темноты боится?

Премьер-министру не хватило смелости в чисто мужской компании признаться, что детка — это он. Не станешь ведь объяснять, что ни разу не спал в полной темноте — с той самой ночи, когда похоронили маму.

Премьер-министр и остальные члены группы тогда скорчились, ожидая, пока под землю спустят аварийный генератор.

Теперь же он замер, ухватившись за петлю, свисавшую с потолка вагона, и по чашечкам соблазнительного и вызывающего бюстгальтера его жены струился пот. Какой-то сумасшедший принялся орать про сэра Клиффа Ричарда, мол, тот сманил Хэнка Марвина в секту свидетелей Иеговы.

Дальше по вагону мужчина с образованным произношением сказал:

— В последний бля раз еду этой сраной долбаной Северной линией. Лучше на карачках потащусь в этот сраный Кэмден-таун на хер.

Полный слез женский голос попросил:

— Родди, ну пожалуйста, давай переедем за город. Медленно текли минуты, и среди незнакомцев неуверенно завязывались беседы. Сумасшедший обратился к вагону и сообщил всем, что Дэвид Бэкхем — новый Мессия, а Джереми Паксман [33]— Антихрист.

Система громкой связи издала высокий свист, и голос с южно-лондонским акцептом лаконично объявил:

— Дамы, господа и все прочие, лондонское транспортное управление с сожалением сообщает, что в связи с правонарушением, совершенным представителем общественности, данный поезд вынужден простоять еще минут двадцать. То есть два десятка минут. Опять-таки, лондонское транспортное управление приносит извинения за причиненное неудобство.

Очень немногие видели изнутри квартиру Джека на Айвор-стрит в Кэмден-тауне. Ему нравилось большинство людей, а кое-кого он почти полюбил, но считал невозможным делить жилое пространство с кем-то еще. Джек слишком ценил мелочи быта. Его передергивало, если полотенце висело не ровно посередине горячего полотенцесушителя в ванной, и буквально корежило, если баночка с соленьем не стояла вровень с собратьями в шкафчике для консервов и варений. Каждый предмет в маленьких комнатках его квартиры имел свое постоянное место. Джек был счастлив, только когда каждая ложечка лежала в правильном ящичке, а каждый компакт-диск стоял на своей полочке в алфавитном порядке.